В закрытом гарнизоне
Шрифт:
На утро третьего, простившись с родней, молодая чета отбыла к месту службы Сереги.
Там ее ждал сюрприз.
Старший оперуполномоченный Веня Дятчик был переведен «направленцем» в Североморск, и начальник вручил Гладкову ключи от освободившейся квартиры.
– Везет тебе, однако, – сказал Сереге Валера Шадрин, когда он проставлялся по этому поводу. – За одну неделю и жена, и квартира.
– Так получилось, – улыбнулся тот, и они сдвинули стаканы.
А спустя месяц Гладков уходил в очередную автономку.
В голубой дымке таяли скалистые берега, где его впервые ждали.
Парни с «Хиросимы»
– Команде Милованова выйти наверх для построения на пирсе! – метпллически пробубнил по отсекам «каштан», и, спустя пять минут, натянув ватники, мы переминаемся в шеренгах, вдоль черного борта ракетоносца.
Пару месяцев назад мы прибыли из атомного учебного центра на 3 флотилию ракетных подводных крейсеров стратегического назначения в Гаджиево, откуда, после стажировки, должны убыть в Северодвинск для испытаний и приемки корабля нового поколения.
Сейчас же временно обретаемся в одной из береговых казарм, и только что пришли с очередной отработки в море, в составе экипажа однотипной лодки.
– Значит так, – обращается к строю, стоящий перед нами помощник. – Сейчас все следуем в казарму, забираем вещи, после чего переселяемся в другую. И называет номер.
Все рады такому сообщению, поскольку в той, где мы живем, собачий холод, перебои с водой, и она явно нуждается в ремонте.
– Там, в смежном кубрике, живут несколько моряков с «К-19», – продолжает помощник, хмуро обводя нас взглядом. – Относиться к ним уважительно, и с расспросами не приставать. Ясно?
– Ясно, – шелестит вдоль строя, и мы тоже хмуримся.
Названный им ракетный крейсер 1-го поколения, окрещенный моряками «Хиросимой», не так давно вернувшийся из Северодвинска после очередного ремонта, стоит на одном из дальних пирсов и имеет мрачную историю.
В начале 60-х, во время учений «Полярный круг», на нем едва не взорвался реактор, и от переоблучения погибли четырнадцать моряков, в 1969 крейсер столкнулся под водой со следившей за ним американской субмариной, а в феврале этого года, во время боевой службы в Северной Атлантике, на нем заживо сгорели двадцать восемь членов экипажа.
– Ну, а если ясно, то вперед. Юркин, веди строй.
Стоящий на правом фланге старшина 1 статьи Жора Юркин выходит из шеренги, затем следует команда, и мы шаркаем подошвами в сторону контрольно-дозиметрического пункта.
Далее следует переодевание в здании санпропускника, после чего, облаченные в черные бушлаты и бескозырки, мы покидаем режимную зону и направляемся в сторону казарменного городка.
На дворе осень, в небе клубятся облака, скоро зима.
Спустя полчаса, навьюченные вещмешками, свернутыми матрацами и прочим скарбом, мы поднимаемся на четвертый этаж новой казармы.
Она выгодно отличается от старой, что радует.
В двух просторных, расположенных по обе стороны центрального прохода кубриках, ряды двухярусных кроватей, (несколько слева аккуратно застланы синими шерстяными одеялами) далее ленкомната и офицерские каюты, а в противоположном конце помещения бытового назначения.
– Наш правый, – говорит Жора, после чего мы шмякаем матрацы на кровати и привычно обустраиваемся.
– Лепота! – покачавшись на пружинной сетке, – басит сибиряк Вовка Кондратьев и щупает рукой одну из батарей парового отопления – она теплая.
Соседи появляются вечером, когда, вернувшись с лодки, мы занимаемся по интересам.
Их шестеро, все седые и с орденами «Красной Звезды» на форменках.
– Ни хрена себе, – тихо протягивает кто-то из наших, а «козлисты» прекращают очередную партию.
– Чего вы ребята? Играйте, – кивает нам один из вошедших, и парни следуют в свой кубрик.
В воздухе возникает напряженная тишина, потом игра возобновляется, а часть из наших срочно отправляется в умывальник.
– Это наверно те, что были в десятом, – потянув из пачки «Приму», пускает ее по кругу Жора.
– Скорее всего, – говорит Витька Лебедев, и все закуривают.
Когда на «Хиросиме» выгорели девятый и восьмой отсеки, находившихся в десятом тоже посчитали погибшими.
Затем, по штормовой Атлантике, обездвиженную лодку почти месяц буксировали в Североморск, и все это время, в концевом отсеке, в кромешнем мраке и холоде, практически без пищи и воды, находились двенадцать подводников. Они несли вахту и обеспечивали его живучесть.
– А чего их всего шестеро? – интересуется кто-то из ребят. – И не в составе экипажа?
– Наверное, после госпиталя, – делает предположение Серега Осмачко. – Видок у них еще тот.
– Слышь, Жор, – обращается к Юркину Славка Гордеев. – А может того, пойдем с ними пообщаемся? Ну, мол, что и как?
– Отставить, – досасывает старшина бычок. – Слышали, что сказал помоха?
– Точно, – поддерживает Юркина Серега Корунский. – С такими вопросами в душу лучше не лезть. Не тот случай.
С этого момента в кубрике становится тихо, рано утром мы уходим на лодку, а когда возвращаемся, стараемся не беспокоить соседей.
Они же держатся особняком, общаются только между собой и в основном молчат.
В один из таких вечеров мы собираемся небольшой компанией в баталерке.
За темным окном пелена дождя, далеко в заливе всплескивает створный знак, скучно.
Трое из нас вяло перебрасываются в подкидного, Серега Антоненко пишет письмо на родину, а я, усевшись на подоконник, лениво перебираю струны экипажной гитары.
Внезапно неплотно прикрытая дверь открывается, и в проеме возникает один из наших соседей.