В заповедной глуши
Шрифт:
– Ничего, - буркнул Витька. Алька тихонька вздохнула:
– Ну хотел же.
– Ну... хотел. Хотел.
– Тогда говори...
– Ты... такая хорошая, Алька...
– сказал Витька, поднимая на неё глаза.
– А меня ты сов-сем не знаешь - какой я настоящий. Я, может, совсем не такой, каким хочу казаться... И вообще... со мной знаешь, что бывало в жизни? Ты от меня просто убежишь, если я рас-скажу...
– и ему вдруг захотелось рассказать всё-всё, как Вальке. Как иногда хочется сде-лать себе больно, чтобы от чего-то отвлечься. Но он представил себе, каким ужасом и отвращением переполнятся чистые глаза девчонки - и вздрогнул.
– Ты ведь... ты ведь из России на самом деле?
– мягко сказала Алька.
– Ты,наверное, Ми-халу Святославичу не племянник?
– Витька кивнул.
– Ну и я знаю. Нам про то, как у вас, много говорят. Ты, наверное, чем-нибудь... ну... нехорошим занимался, чтобы просто жить. Или тебя заставляли. Ну и что? Ты же сам хороший, - Витька поражённо слушал эти простые и мудрые слова.
– Но ты не знаешь, - помотал головой Витька.
– Я воровал... И ещё я такое делал...
Но тёплая твёрдая ладонь легла ему на губы, и мальчишка замолк, вздрогнув:
– Мне всё равно, - твёрдо и ласково сказала Алька.
– Мне всегда будет всё равно.
Губы мальчишки - сухие, горячие и шершавые - смешно толкались в ладонь, и Алька неожиданно поняла, что он шепчет.
* * *
Вечер выдался прохладным, но костёр полыхал, как топка плавильной печи, так что прохлада никого не огорчала. Только что закончился ужин и наступило самое лучшее, по мнению многих, время суток. На большом брезенте Сергей Степанович и ещё несколько человек перебирали сегодняшние находки. Тимка Шавда, один из трёх гитаристов поис-кового отряда, напевал под гитару песню - совершенно неизвестную Витьке.
– Начну рассказ теперь -
Жаль, если не сумею!
–
Как наш товарищ пел
В двадцатом,
перед смертью...
118.
Он умер для того,
Чтоб мы не умирали...
Каратели его
Израненного
брали...
– Тимка ударил по струнам:
– Заржавленным прутом
Испытывали силу.
Умаялись потом,
Велели:
"Рой могилу!"
"А, может, ты споёшь?!" -
Смеясь, спросил хорунжий,
Надутый, словно ёж ,
Увешанный
оружьем...
Луна ползла, как тиф -
Безжизненно-сурово...
И вздыбился мотив!
И
зазвучало слово!
Пел песню комиссар,
Пел, выбрав гимн из гимнов,
Пел, будто воскресал,
Пел голову
закинув!
Пел - будто пил вино!
Пел, хвастаясь здоровьем!
– Мы наш, - он пел, - мы но...
Мы новый мир
построим...
Был чёрным, как земля,
И мокрым, как из бани!
Пел - еле шевеля
Разбитыми
губами...
Шептал слова не в такт.
Упрямо повторялся.
И - получалось так,
Что он не пел, а -
клялся!
Литые фразы жгли,
С зарёй перемежаясь...
Хорунжий крикнул:
"ПЛИ!!!" ...
– грохнули струны...
–
...а песня - продолжалась!
Была грозе сродни,
Светилась и трубила!
В руках у солдатни
Плясали
карабины!
Дрожали молодцы -
Ни стати и ни прыти!..
...Великие певцы!
Пожалуйста -
замрите!
Смотри: уходит мгла.
Синеет поднебесье.
И... силу набрала
Расстрелянная
песня!
Широкий день встаёт
Над жизнью недопетой...
А песня та звучит
Уже над всей
планетой!..(1.)