Вацлав Дворжецкий – династия
Шрифт:
Ключей у меня не было, я отдала их Андрею, который должен был вернуться домой раньше. Звоню. Дверь открывает совершенно бледный Андрей. Говорит: «Пойдем на кухню… Я тебе должен что-то сказать…» А я вижу, что на нем нет лица, и понимаю: с Владиком что-то случилось… Он рассказал мне всё.
Как только мы с Андреем в двенадцать уехали, начались звонки. Первому позвонили Мите (Дмитрию Виноградову), но его тоже не оказалось дома, он был на даче. Трубку взяла его мама, Ольга Всеволодовна Ивинская. Она в ужасе позвонила приятелю Мити, и тот помчался на эту дачу в Луговой, по Савеловской дороге. Очень скоро Митя с Валерием Нисановым? 9 , убедившись, что меня нет, поехали в аэропорт Быково… Я слушала Андрея, и до меня ничего не доходило. Я не понимала всего до конца (когда что-то случается страшное, то появляется защитная реакция, при этом информация не сразу
9
Друг Владислава.
Мы сели в такси и поехали в дом к Ольге Всеволодовне Ивинской, куда позже привезли Таисию Владимировну с Сашей. Она тоже ничего не понимала. Но когда меня увидела, только тогда поверила в то, что с Владом случилось что-то страшное. До этого она никак не могла понять: чего от нее хотят? что случилось? почему у всех такие лица. Владик умер? Что за чушь!?! Она даже сердилась…
Наконец раздался звонок из Гомеля. Митя попросил к телефону меня: «Ты знаешь… – сказал он мне, – я видел его… У него такое спокойное, разглаженное лицо, что это вселило в меня какое-то спокойствие… Он успокоился, понимаешь? Он устал… а сейчас успокоился. У него на лице даже какое-то умиротворение… Ему сейчас там хорошо. Тебе ехать не надо. Займись организацией похорон, возьми всё на себя». Это меня, как ни странно, тоже успокоило, если можно так сказать…
За организацию похорон я взялась с каким-то остервенением. Делала всё сама: должна была съездить на кладбище, достать и купить всё необходимое… Этими заботами я хотела себя как-то занять, как будто хлопотала о нем живом. Мне всё хотелось сделать своими руками так, как мог бы желать Влад.
Потом был ужас…
Три месяца подряд я просыпалась в шесть утра в каком-то оцепенении. Мне всё казалось, что мы Влада еще не похоронили – и я еще что-то не сделала, не успела, не позаботилась о нем… В ужасе осознавала реальность… Всё уже свершилось. Всё кончено.
К понедельнику пошли звонки, какие-то команды… Позвонили из Белоруссии, где Влад умер. Что-то нужно было им уточнить насчет костюма – прежде чем положить в гроб, надо ведь переодеть во всё новое… Его вещи приехали потом…
Ночь на 28 мая, когда умер Влад, была очень душной, грозовой. Как стало ясно потом, он не спал – пепельница была полна окурков. Номер был забит подаренными накануне цветами. Утром, когда к нему вошли, дверь была не заперта… Он лежал на кровати, одетый в домашние спортивные брюки и рубашку. Носки, постиранные, еще влажные, висели в ванной. Он лежал с книжкой «Животный мир Белоруссии», подаренной ему на одном из концертов. На обращенный к нему вопрос не ответил…
Когда Митя с Валерой Нисановым туда приехали, мест в гостинице не было, и их поместили в номер Влада. Первую ночь Митя спал на кровати Владика. Там ему приснился сон о том, как он его везет домой… И потом это в точности повторилось. Они с Валерой нашли за бешеные деньги какой-то пикапчик. Митя говорил: «Я спал на этом гробе… Тесно, даже приткнуться некуда, а ехать далеко, долго…»
Через год после смерти Влада на вечере памяти, который проходил буквально на каком-то стоне, навзрыд, мы решили использовать ролики, с которыми он ездил на встречи со зрителями. Но оказалось, что это… не совсем возможно. Когда среди прочих кадров вдруг видишь, как на экране Влад падает, убитый топором (кинофильм «До последней минуты»), когда он в образе святого Антония воспаряет в небеса (последние кадры, которыми завершается спектакль «Чудо…»), это вызывало шоковое состояние, потому что одно дело, когда после ролика актер выходит живой и невредимый и что-то рассказывает, припоминает, как это всё снимали… А тут…
По сути, целая когорта актеров ушла от нас почти друг за другом: Владислав Дворжецкий, через два года – Владимир Высоцкий, спустя восемь месяцев – Олег Даль…
Для прощания гроб с телом поставили в Театре киноактера. Влад не состоял в штатах ни одного театра и ни одной киностудии. Театр киноактера – это мосфильмовская площадка, а на Мосфильме Влад сделал основную часть своих картин. И на этой сцене Влад играл свой последний спектакль – «Чудо святого Антония».
Это было действительно чудо!.. Спектакль произвел фурор в Москве, на него было паломничество. Савва Кулиш после смерти Влада решил «Чудо…» снять с репертуара, поскольку заменить Влада не смог никто.
Запись и литературная обработка Н. Васиной.
Дмитрий Виноградов
ОН СЫГРАЛ ФАУСТА
Однажды он проснулся не просто знаменитым, а всенародно признанным и любимым. Миллионы зрителей увидели его впервые на буранном полустанке в Крыму, сотрясаемом грозной канонадой гражданской войны. На экране – булгаковский «Бег» в постановке Алова и Наумова. В роли командующего белым фронтом генерала Хлудова – никому неизвестный артист Владислав Дворжецкий, неизвестный – до этой роли. Командующий фронтом сидит на бочке, в солдатской шинели с полевыми погонами, через силу отдавая краткие страшные приказы, бестрепетно раздавая кому жизнь, кому смерть. Его словно не занимает земная суета последнего сражения: неведомые горние выси и адские глубины буравит его демоническая мысль в поисках какой-то главной истины, которую не дано познать человеку. Да и человек ли он? Сколько ему лет? Можно дать и тридцать, и сорок, и тысячу. Обнаженный череп вылеплен создателем как мощный мыслительный аппарат, обреченный выполнять бесплодную и сокрушительную работу. Морщины его лица то углубляются, то мельчают, отражая перипетии душевной борьбы. Впрочем, есть ли у него душа? Кажется, что ее заменяют огромные, напряженные, всепознающие и всепрожигающие глаза, взгляд которых – то ужас, то мольба, то приговор.
Между тем Влад – так называли его друзья – отнюдь не был человеком мрачным и тяжелым, не чурался веселого застолья, обожал анекдоты, смеялся часто и заразительно, умел прятать раздражение и сдерживать гнев. Мне посчастливилось дружить с ним последние десять лет его жизни и многое о нем узнать, и все-таки его человеческая суть осталась для меня загадкой. Иногда, случайно проснувшись среди ночи в одной с ним комнате, я видел, что глаза его открыты, дыхания не было слышно. Я окликал его, он отзывался как-то не сразу, словно очнувшись от обморока или вернувшись из неведомых далей. Может быть, он обладал той редкой способностью спать с открытыми глазами? Я спрашивал его об этом, а он отшучивался. Несмотря на, казалось бы, предельную дружескую откровенность, свои большие и маленькие тайны он охранял ревниво, хотя и вежливо, как бы поднимая ладонь: стоп, сюда хода нет. Нередко мы говорили с ним о его ослепительной внезапной популярности, о зрительской любви к нему, несмотря на имидж актера отрицательного обаяния. Мне мерещился какой-то секрет, что-то вроде фаустовской сделки с Мефистофелем, а он лишь посмеивался, лукаво прикрывая свои пустынные глаза и поднимая стоп-ладонь… Однако однажды мне удалось укрепиться в этой догадке о сговоре с потусторонними силами. Не знаю, был ли сговор на самом деле, но для меня и Влада с какой-то минуты он стал существовать вполне реально. Работая в ту пору в подмосковной церкви в бригаде реставраторов, я пригласил его приехать. Мы побродили по деревне, вокруг храма, а когда позвал его зайти внутрь, он отказался холодно и спокойно. Задетый его отказом, я спросил почти серьезно: «Тебе туда нельзя, что ли?» – и он ответил: «Нельзя. Ты думаешь, всё так просто? И время уже идет».
И время шло – стремительной круговертью новых съемок, бесчисленных знакомств, поездок по стране. Влад словно пытался перехитрить его: много ездил, купил машину. Он даже бороду отпустил по совету католикоса всех армян Вазгена, с которым лежал в больничной палате после инфаркта. Мудрый иерарх сказал, что надо менять внешность, если чувствуешь над собой нависшую угрозу судьбы. А судьба не уставала напоминать о своей неотвратимости. Однажды, за год до смерти Влада, мы с ним попали в серьезную аварию на ночной дороге в Белоруссии, под Гомелем. Ну чем не мистическое предупреждение, звонок: именно в Гомеле он умер через год от второго инфаркта, в гостиничном душном номере грозовой ночью. Гроза была и в день его похорон. Невольно вспоминается булгаковский Мастер, ушедший из земной юдоли именно в такую ночь.
К Булгакову Влад относился с глубоким и чуть болезненным интересом, особенно к мистическому началу в его творчестве. Познакомившись на съемках «Бега» с вдовой писателя Еленой Сергеевной, он восторженно пересказывал ее рассказ о том, как она в поисках камня для памятника Михаилу Афанасьевичу попросила рабочих перевернуть приглянувшуюся глыбу в маленьком арбатском дворике и увидела на ее открывшейся стороне высеченный профиль Гоголя… Творческое родство двух великих мистиков представлялось Владу несомненным, как и его собственная причастность к их гениальному наследию: сыграв Хлудова, он мечтал о Воланде и Вие. Иногда, шуточно репетируя, он так произносил известное «Поднимите мне веки…», что по коже пробегал озноб.