Вадбольский
Шрифт:
— Уж куда лучше!. В прошлом году туда довели чугунку!..
Сердце мое екнуло, но отыгрывать роль надо, спросил, глупо приоткрыв рот:
— Чугунку? Это как чугунка? Это ж сколько чугуна угрохать, чтобы дорогу покрыть?
Иван грыз жареное колено и смотрел с подозрением, мужик довольно хохотнул.
— Я сам так сперва подумал, когда услышал!.. Она по-другому чугунка, зовут её так. А по ней ездиет огромная механическая телега с вот таким котлом! Сама едет, а ещё тащит за собой десяток тележек!
— Да быть
Он сказал горделиво, словно о своей собственности:
— Через всю Расею тащщит до самого Санкт-Петербурга! А потом ещё и обратно.
Я спросил тихо:
— Чё, котел на пару?
Мужик посмотрел на меня и скривился, словно я ему испортил праздник.
— Слыхал о таком?
Я поспешно помотал головой.
— Слыхал, но, думал, врут! Ну как котел, даже очень большой, может таскать тележки?.. В котле только кашу варят на семью, а в большом — на артель.
Он смягчился, сказал покровительственно:
— Таскает тележки, таскает. Я бы поехал, да дорого… и некуда. А так, если кому надо в столицу или где-то сойти раньше, то да. Не только аристократы ездиют, но и купцы, если богатые и солидные. Москва деньги любит! Ладно, будь здоров. Если чё, обращайся. Я купец третьей категории Михаил Туча.
Он отодвинулся к своему столу, где продолжил пир с соратниками. Иван посмотрел на меня с сомнением.
— Врет?
— Не знаю, — ответил я. — Если чугунку отгрохали, здорово. Завтра меняем маршрут.
— Что такое мар…ширут?
— Направление, — отмахнулся я. — В России нет дорог, как сказал великий древний грек Черчилль, зато сколько направлений, в мире столько не найти! Поедем на чугунке, если существует. Но должна, раз говорят. Это драконов легко выдумать, но чугунку можно только построить.
Он смотрел несколько обалдело, я сказал бодро:
— Устраивайся, а я пока загляну в зелейную лавку.
— Знаете, где она?
Я сказал покровительственно:
— Видел вывеску по дороге. Я по сторонам смотрел, а ты уже баб высматривал, мне сверху видно всё, ты так и знай!
Он дернулся, на лице появилось сомнение, а вдруг и в самом деле начал рассматривать женщин, но спросил другое:
— Не лучше утром? Темно уже.
— На рассвете выедем, — ответил я. — Очень уж хочется побыстрее до этой… чугунки. А ты распорядись насчёт чистой комнаты, стирки и штопки, вон у тебя портки прохудились.
Он кивнул, а я не успел подняться, как рядом нарисовался очень нарядный парень, даже не парень, а вьюнош, окинул обоих брезгливым взглядом, но обратился только ко мне:
— Эй ты, лапоть!.. Мне нужно это место.
Я обвел взглядом зал, в самом деле мест уже нет, но всё равно это наглость — вот так выгонять из-за стола, сказал медленно:
— Хлопчик, ты не охренел?..
Он надменно задрал нос.
— Повторять не буду…
— Вали на хрен, — сказал я. — Индюк недорезанный.
Он дернулся, бледное аристократическое лицо начало краснеть, даже на лбу проступили красные пятна.
— Ты как разговариваешь с благородным дворянином, смерд?
Иван порывался сказать, что я тоже дворянин, даже баронет, но я остановил его жестом, медленно поднялся из-за стола, оказавшись на полголовы выше того и на ладонь шире в плечах, процедил, глядя ему в лицо:
— А вот сейчас вышибу дворянину зубы и плюну в морду.
Он взвизгнул:
— Плебей! Я из рода Кулаковых!
— А мне насрать, — отрезал я. — Считаю до трех и бью. Раз… Два…
Он отшатнулся, моментально развернулся и унесся с такой скоростью, что моментально исчез, а от двери на меня угрюмо глянули двое крепких мужиков и вышли следом.
Иван покачал головой.
— Сдристнул. А вы, ваше благородие, умеете казаться страшным.
— А вдруг в самом деле такой?
Он покачал головой.
— Я же чую. Вы комнатный цветок, ваше благородие. Вас что угодно может сломать. Пусть у вас и рост, и сложение, но больно вы хрупкий… Но говорить умеете.
Я улыбнулся и вышел из-за стола. Да, я тонкая натура, я художник, но не все цветы хрупкие. Вон цветок Хаджи Мурата голыми руками не мог взять даже бывалый артиллерийский офицер, командир батареи в Крымской войне.
Лавка с предложением лекарских услуг ближе к городским воротам, что правильно, больше народа увидит, больше клиентов. Пришлось вернуться по дороге, которой проехали, и уже вблизи лавки наткнулся на троих очень веселых парней, мордатых, крепких, у одного кровоподтек под глазом, у другого разбита нижняя губа, но довольные, ржут, пинают один другого, а заметив в вечернем сумраке меня, сразу взбодрились, один заорал:
— А-а, это тот, кто мне вчера на ногу наступил и бревном обозвал?
Двое загоготали и подтвердили весело:
— Он, вылитый он!
Я примирительно улыбнулся, развел руки в стороны.
— Ребята, вы с кулачного боя? Рад, что победа за вами. Но я очень-очень спешу…
— Не спеши, — веско обронил их вожак, крепкий и ладно сбитый парняга, ростом почти с меня. — Ты должен ликовать, отдавая нам кошель и такие добротные сапоги.
— Почему?
Он широко улыбнулся.
— Потому что мы в самом деле победили!
— Поздравляю, — сказал я ещё раз. — Но, ребята, дайте мне пройти.
Он всмотрелся в меня, сказал с веселым вызовом:
— Похоже, ты совсем не знаешь, кто я?
Ответ у меня вертелся на языке, но я смирил гнев и ответил кротко:
— Нет, не знаю.
— Я племяш, — сказал он с подъемом, даже вроде на цыпочки привстал, — племяш дяди самого Ваньки Каина!
— Ого, — сказал я, — но разве хорошо хвастаться родством с душегубом и разбойником? Как Господь на это посмотрит?