Вадбольский
Шрифт:
Сердце колотится, как бешеное, оно меня убьет раньше, чем кто-то чужой, надо что-то делать, для меня любая драка величайший стресс, я же не зверь, хотя вот так вдруг зверь, но сам по себе не зверь, вот сейчас уже стыдно и совестно…
Отдыхая в купе, я вспомнил о письме барона к его старому приятелю, на конверте написано «Кириллу Афанасьевичу Вадбольскому от Василия Игнатьевича Вадбольского», хотя в таком случае естественной бы смотрелась приписка перед именем вроде «от его друга» или «от его брата», пусть даже «родственника», но Василий Игнатьевич почему-то
Я влез в зеттафлопную память, по старой привычке считаю что во Всемирную Сеть, хотя связь прервана, отыскал строчку «Вадбольские» и охнул. Вадбольских вообще-то тысячи, если не десятки тысяч, это древнейший княжеский род, ведут родословную от Рюриковичей, а ещё и от Гедиминовичей, у них было своё Вадбольское княжество, владели огромными землями по всей Руси и за её пределами.
Сам по себе род существует и в мое время, среди Вадбольских есть и создатели суперкомпьютеров и космопланов, их гаплогруппа N-L550* (L1025-). Не знаю, что это значит, только и понял, что это чистая линия Мономашичей, а линия Василия Игнатьевича идет по прямой от великого князя Владимира, крестившего Русь. Князья Вадбольские яростно сражались в Куликовскую, покрыли себя доблестью во всех войнах Руси, а затем и Российской Империи, в Гражданскую воевали за белых и за красных, сражались в рядах Красной Армии с немецко-фашистскими захватчиками…
Я перевел дыхание, перемахнул через пару сот страниц убористого текста, отыскал именно Вадбольского Василия Игнатьевича, что родился, учился, воевал, затем почему-то впал в жестокую опалу, получил запрет возвращаться в столицу и с тех пор два десятилетия не покидал имения в Сибири…
— Понятно, — пробормотал я тихо. — Так что Кирилл Афанасьевич даже не вода на десятом киселе, а такой же родственник, как все мы друг другу родня, если копнуть до бутылочного горлышка и митохондриальной Евы.
Иван поднял голову.
— Барин?
Я пояснил:
— Надеюсь, Василий Игнатьевич не просит сверхдальнего родственника принять меня под своё крыло.
Он спросил в недоумении:
— А что плохого?
Я пояснил как можно доступнее:
— Это же принять и все те правила и условности, по которым живут в столице! А их столько, что человек там не человек, а тля шестиногая. Или у тли восемь, как у паука?.. Нет, всё-таки шесть, отлегло, всё правильно, а то уж подумал, что Аристотель не ошибся. Никакой свободы личности и демократических прав.
Он покачал головой, в глазах осуждение.
— Больно вы капризный, барин. Баловали вас много.
— Это да, — согласился я, — придется выстаивать. Потому нужно быть крепче, а то и ещё крепчее.
Он вздыхал, я лег и закрыл глаза. Во сне усиление организма идет быстрее, кости уже перестали утолщаться, теперь отыскиваю пути, как сделать прочнее, чтобы вроде бы кости, но типа из титана, а сухожилия прочнее стальных канатов. Да и мышцы укрепить, а то при нагрузках могут оторваться от кости. Нельзя укреплять кости, а про связки забыть…
Волков бояться, в лес не ходить, а я сейчас
Хотя вообще-то стрела может и отскочит от моей уплотненной кожи, но копье вряд ли.
Иван вытащил из сумки хлеб и мясо, упорно отказывается идти в ресторан, о второй схватке с княжеским сынком я промолчал, расстроится и уже тогда, превозмогая страх перед благородным обществом, заставит себя тащиться за мной в ресторан, а я принуждать не хочу.
— Жди, — велел я. — Обернусь быстро. Закажу, чтобы принесли еду прямо в купе. Понял?
Он даже лицом просветлел:
— А это можно?
— Я пошел, — сказал я.
Окна в вагонах с двух сторон, смотреть, как мимо проносятся деревья, деревья, деревья, сидя или лежа на диване в своем купе, но многие почему-то выходят в проход, чтобы стоять там и смотреть, как мимо проносятся деревья, деревья, будто с этой стороны какие-то особенные.
Понятно, в купе скучно, а здесь можно посмотреть на других пассажиров, кто-то да зацепится, толкнет, вот и подраться можно…
Я шел с величайшей осторожностью, прижимался к закрытым дверям купе, не дай Бог кого задену, пусть презирают, считая меня трусом, ладно, зато без проблем добрался до вагона-ресторана.
Распахнул дверь, в глаза ударил свет множества люстр, на весь вагон всего пять столов, да и те укороченные, габариты вагона не позволяют размахнуться, нужно же и проход оставить через вагон и для официантов, и место для кухни.
Четыре стола оккупировала горластая молодежь, за пятым дохлебывает чай солидного типа господин в добротном дорогом мундире с эмблемой гвардии, воротник и обшлага с золотыми петлицами, я напряг память и сообразил, что передо мной подполковник, в одной руке которого стакан, другой держит газету «Петербургские Ведомости».
Я остановился перед его столом, спросил учтиво:
— Простите, ваше высокоблагородие… Можно ли мне за ваш стол?
Он поднял на меня взгляд недовольных глаз, поморщился, даже покосился на остальные столы, но тут же взгляд смягчился, посмотрел на меня уже без явного недружелюбия.
— Не хотите пьянствовать? Похвально, юноша. Прошу, садитесь. Я уже заканчиваю, стол в вашем распоряжении.
— Благодарю, — сказал я почтительно и опустился на лавку напротив.
Официант тут же оказался рядом, лакеистый и с длинным белым полотенцем, перекинутым через согнутую в локте руку.
— Что изволите? Вот меню, прошу вас…
Я сделал отстраняющий жест.
— Принесите кусок прожаренного мяса с гарниром из гречневой каши.
— Какого? Говядину, телятину, конину, есть оленина…
Я повторил тот же отстраняющий жест.
— Неважно, я не гурман.
Он поклонился.
— Прекрасно, у нас всё готово. Что будете пить?
— Кофе, — ответил он.
Он посмотрел с недоумением.
— Кофе?.. Могу предложить шампанское, коньяк, водку…
Я покачал головой.