Вадбольский
Шрифт:
Они переглянулись, первый проворчал:
— Везде подчиняемся князю Демидову, главе рода.
— Понятно, — сказал я, — этого охраняемого должны беречь от неприятностей, доставить в Петербург… и даже там охранять?
Первый кивнул.
— Да, но…
— Так вот, — сказал я как можно убедительнее, — не убережете, если ещё ко мне полезет. Вы же поняли, я чего-то стою. Наказ главы рода пойдет коту под хвост, вас взгреют, выгонят, а то и вообще… ну, вы поняли. И здесь вы мне помешать не сумеете.
Первый сказал угрюмо:
—
— Не успеете, — сказал я сожалеюще. — Хватит одного удачного удара, а я смогу, и он калека. И что скажете главе? И что скажет он или сделает?..
Оба смотрят молча и ожидающе, я вздохнул.
— Подсказываю, как всё сделать правильно. Не давайте ему лезть ко мне! Отвлекайте, поите с утра до вечера, укажите на доступных женщин, тут они есть, я и то заметил… А прибудем в Петербург, разойдемся каждый по своим делам. А вам от главы рода выпишут премии за разумное поведение.
Они переглянулись, первый сказал примирительно:
— Но тогда и вы не задирайтесь.
Я вскинул ладони в протестующем жесте.
— Кто задирался, вы видели. Я книжник, не люблю драки.
Он криво ухмыльнулся.
— Уж и не знаю, что за книги вы читаете!
— Обязательное обучение аристократа, — пояснил я со вздохом. — Не хотел, но пришлось. А теперь продолжайте выполнять наказ главы рода.
Когда я вернулся, встревоженный Иван вскочил с места, глаза его обшаривали взглядом мое лицо, отыскивая ссадины и кровоподтеки.
— Как… прошло?
— Поговорили о культуре, — сообщил я.
— Тут есть с кем говорить?
Я вздохнул.
— Иван…
Он кивнул.
— Понял-понял. Больше ни слова.
— Ляг и спи, — посоветовал я. — Зелье требует больше еды и сна. Во сне регенерация лучше всего… регенерация — так у нас в глуши зовут восстановление тела. Пока едем, должен восстановиться хотя бы до пятидесятилетнего.
Он взглянул с недоумением.
— Но мне и так пятьдесят…
Я отмахнулся.
— До настоящего пятидесятилетнего.
В моем мире пятидесятилетний не отличался от тридцатилетнего, а двадцатилетних превосходит по всем статьям.
К концу второй недели поездки я сам замечал изменения во внешности Ивана. В потухших глазах всё чаще вспыхивает молодой огонь, плечи расправились, с живота ушли последние капли жира, зато грудные мышцы стали выпуклыми, а руки заметно толще.
До Петербурга осталось меньше недели, народ уже заждался, из всех окон торчат головы, хотя смотреть не на что, тайга справа, тайга слева, велика Россия, только и увидишь стадо оленей или медведицу с медвежатками.
Правда, на станциях ожидают бабы с грибами, ягодами и лесными кореньями, ничего особенного, но скучающие пассажиры скупают всё.
Иван старается экономить, я же покупал часто и много, но не потому, что голодаю, не оставляет ощущение, что я в какой-то веселой туристической поездке.
Когда
— Сколько же здесь народу, — прошептал он с благоговением.
Я хмыкнул.
— Пригород. В город въедем через полчаса-час.
Он охнул.
— Там народу ещё больше?
— И дома выше, — заверил я.
Он молча покачал головой, в глазах застыло и не покидало их изумление громадностью мира.
А поезд вся тянулся и тянулся, чуточку сбавив ход, дома постепенно вырастали, потянулись просторные склады, а железнодорожные пути начали разветвляться, что ещё больше изумило Ивана.
— Хорошо, — сказал я с удовлетворением и потянулся. — Сейчас гостиницу, ванную и пойдём смотреть город.
Иван сказал осторожно:
— Ваша милость, может, лучше на постоялом дворе?
Я ответил мирно:
— Да хоть при трактире, могу и в конюшне спать на свежем сене… Но мы в столице, чуешь? Потому просто обязаны остановиться в приличной гостинице.
Он охнул.
— Да ещё приличной? Это же сколько денег надо?
— Узнаем, — ответил я беспечно. — За спрос не бьют в нос. У нас ещё малость осталось?
Он вздохнул.
— Надолго ли? Москва денежки любит.
— Это не Москва, — уточнил я, подумал, уточнил снова, — А Петербург любит большие денежки.
— Ну вот, — сказал он безнадежным голосом.
Поезд наконец въехал, как я понял, на территорию вокзала, я не поверил глазам, слева появился и потащился вдоль вагонов, замедляя ход, настоящий перрон!
Цивилизация бьет ключом, мелькнула мысль. Перроны по стране стали строить только в конце Советской власти. Хотя да, столица есть столица, там всё появляется раньше.
Голому собраться — только подпоясаться, мы с Иваном подхватили по мешку и в числе первых вышли из вагона. Иван выглядит ошалевшим при виде массы людей, толкотни, гомона, я уверенно повел его к выходу, а там, минуя здание вокзала, похожего на дворец турецкого султана, вышли на привокзальную площадь.
Там он снова охнул, глаза округлились, ни одной хатки или домика, а только громадные каменные здания в три-четыре этажа, широкая вымощенная камнем улица, между проезжей частью и домами проложены тротуары, вымощенные плиткой, от проезжей части отделяет барьер невысоких камней, переступить их легко, а вот испуганная лошадь не затащит повозку, пугая и калеча людей.
Он ухватил меня за рукав.
— Поглядите, барин! Что за…
По улице гордо мчится автомобиль где-то со скоростью десять километров в час, с виду та же карета, только без лошадей, а на облучке, где обычно сидит кучер с кнутом в одной руке и вожжами в другой, теперь мужик в ливрее держится обеими ладонями за тележное колесо, насаженное на толстый вал, другой конец скрывается внизу в огромном железном ящике.