Вадбольский
Шрифт:
— Простите, — сказал он трагическим голосом, обращаясь к главе дома, — Дела, дела, столько дел!!!
И десять тысяч курьеров, договорил я мысленно, но смолчал. Кирилл Афанасьевич кивком указал ему на стол, франт торопливо придвинул стул и сел рядом с Натальей, но продолжал поглядывать в мою сторону уже злобно-растеряно.
Кирилл Афанасьевич кивком указал мне на широкое блюдо рядом с моей тарелкой.
— Рекомендую, — сказал он снисходительно. — Это мидии…
Я ответил вежливо:
— Да,
Франт на глазах наливался злобой, на меня бросал ненавидящие взгляды, Антонина Ивановна от изумления приоткрыла рот, а Кирилл Афанасьевич спросил со странным выражением:
— А вы, Юрий, как предпочитаете?
Я сказал легко:
— А я не перебираю, ем всё. Хотя у нас мидии подаются чуть светлее… и мягче.
Его щека чуть дернулась, сам видит, что мидии передержали в соусе, потому потемнели и стали чуть жестче.
— А что, — спросил он, меняя тему, — в вашем личном меню?
Я ответил с надлежащей скромностью, даже глазки притупил:
— Мне о разносолах думать рано, ваше превосходительство. Должен много учиться, много работать, преуспеть и служить Отечеству и Государю Императору. А кулинарию потом, когда буду стар и немощен, и других радостей не останется.
Франт, уже багровый от ярости, начал ещё и раздуваться, словно петух перед боем. Странно, вроде бы я его ничем не задел, не обидел, даже на ногу не наступил и в суп ему не плюнул.
Кирилл Афанасьевич посмотрел на меня странно, медленно кивнул, не сводя с меня взгляда.
— Очень правильные речи. Слишком много молодежи опускается до низменных удовольствий. А как вы?
Я ответил подчеркнуто твердо, как истинный дворянин, защитник интересов Его Величества Государя Императора, а также ещё и Отечества:
— Это слишком простые удовольствия, ваше сиятельство! Предпочитаю более высокие, полученные от решения трудной задачи или выполнения трудного дела. Даже усталость от тренировки с мечом или шпагой и то выше плотских радостей желудка.
Он сказал задумчиво:
— Только в провинции и остались правильные юноши.
Антонина Ивановна воспротивилась:
— Ну что ты говоришь, Кирюша!.. Просто драчуны и гуляки чаще бросаются в глаза. А так и в Петербурге много молодых людей, готовых положить жизнь за императора, за возвышение России…
Он усмехнулся, голос смягчился.
— Ну да, в Сибири нет таких борделей, как здесь, потому там такие правильные молодые люди.
После ужина, который я, надеюсь, выдержал с честью, благо как что есть и какой из вилок ковырять могу в любой момент заглянуть в Википедию, все поднялись, как по команде. Слуги начали убирать со стола и зачем-то менять скатерть. Антонина Ивановна поручила меня слугам, чтобы те подготовили мне комнату, заодно указали нужные для туалета помещения.
Перед дверью, отведённой мне для ночлега комнаты, я спросил слугу шепотом:
— Скажи-ка, любезный, кто этот весь в роскошных бранденбургерах и с усами, как у кайзера Вильгельма?
Вряд ли он знал, что такое кайзер и как выглядит, но сразу сориентировался, ответил так же тихо:
— Барон Данкайро.
— Это понятно, — сказал я, — что барон, по морде лица видно. А почему распоряжается, будто хозяин?.. Вроде глава рода Вадбольский?
Слуга чуть дернул щекой, ответил нейтральным голосом, но я уловил в нём неприязнь:
— Дальний родственник со стороны Антонины Ивановны. Лихой игрок, по слухам проигрался в карты, в долгах. Кирилл Афанасьевич всегда занят, вот он и… трется, где хочет.
— Понял, — пробормотал я. — Благодарю.
Он поклонился, в глазах изумление, слуг тут точно не благодарят, я зашел в комнату, посмотрел, всё опрятно и чисто, выглянул в окно, во дворе тоже опрятно и чисто, все двигаются медленно и чинно, как в аллеманде. Здесь в особняке, как погляжу, жизнь не идет и не мчится, а едва ползет с боярской ленью, что захватила и слуг.
Решил посмотреть на двор с задней стороны, пошел через анфиладу комнат, навстречу появился барон Данкайро, загородил дорогу и смерил меня взглядом, полным брезгливости и презрения.
Я замедлил шаг, лихорадочно соображая, что делать, а он выпятил грудь, как петух перед дракой, сказал таким голосом, словно с размаху вылил на меня ведро помоев:
— Эй ты, деревенщина!.. Стой и смотри сюды!
Я остановился, воззрился на него непонимающими глазами. Он вынул из нагрудного кармашка большой клетчатый платок с монограммой, поднес к лицу, медленно вздохнул и на мгновение закрыл, словно в экстазе глаза.
Да хрен с тобой и задним двором, мелькнуло у меня, пойду лучше отседова, строить планы могу и в комнатке, где пробуду до утра.
Однако едва я качнулся и сделал шаг, сказал громко:
— Куды, деревня?.. Я не дал разрешения!
Я пробормотал:
— Какого разрешения?.. Тут что, нужно пропуск выписывать?
Он промолвил с великим презрением
— Ты, дурак неумытый слушай, когда тебя учат, сиволапого!.. Почему входишь в комнату и не кланяешься?.. Ты должен замереть в великой почтительности и сразу же поклониться!.. Низко поклониться, спина не переломится, но так выкажешь уважение и признаешь, что ты всего лишь мелкая букашка!