Вадбольский
Шрифт:
Опять какая-то ересь, я в своем теле, а всё, что происходит, мне и так кристально понятно. Одно только кажется верным только приблизительно, мне должно быть обязательно шестнадцать лет. Не знаю почему, но это как одна из фундаментальных основ вселенной.
Наверное, с мальца меньше спрос, чем со взрослого. Если так, то надо чуточку подкорректировать внешность, для человека второй половины двадцать первого века это легко, хотя потребует время, потому лучше начать прямо сейчас…
Мужики дремали всю дорогу, Макар приподнялся на
Страшно-то как, мелькнула мысль. Они же совершенно оторваны от мира. Никто не наблюдает, не безопасит. Могут убить, и никто не прокрутит запись, чтобы выяснить степень вины. Здесь вообще невероятный мир, где ещё не все преступления раскрываются!
Дорога вилюжит через деревню, домики сторожат дорогу по обе стороны, вдали ещё и двухэтажное здание, очень старое, вот-вот развалится, но перед ним настоящие ворота, хотя забор по обе стороны от старости рухнул.
Тихон указал кнутовищем.
— Там наш барин… Хороший человек…
Лицо его омрачилось, а взгляд потемнел.
— С ним в порядке? — спросил я осторожно, хотя уровень порядка видно по забору и самому зданию.
Он покачал головой.
— Нет… Но всё равно иди. Как бы ты не рядился, но из благородных, вижу. А барин любил, когда к нему заходили в гости.
Я спросил в лоб:
— А ты заходишь?
Он криво улыбнулся, дескать, ну и шуточки у тебя, странник.
— Он барин, а я… мужик.
Макар за моей спиной сказал «тпру», из ворот вышла дородная женщина из тех, что коня на скаку, деловито ухватила за узду. Тихон слез с телеги и пошел открывать ворота.
Я спрыгнул, все при деле, потому даже прощаться не стал, быстрым шагом на подрагивающих от волнения ногах отправился в сторону особняка, что уже и не особняк, а памятник старины глубокой.
Вообще-то надо бы трепетать или как-то волнительствовать, но какое-то дурацкое веселье, словно смотрю интерактивное кино. Нервничаю так, видать. У всех нервность разная.
Где-то семнадцатый-восемнадцатый век, подсказала глубинная память, хотя здание, судя по его состоянию, могло быть построено ещё в шестнадцатом.
Я подошел к воротам, вежливо постучал, а потом обогнул и направился прямо к зданию.
Двор перед домом пуст, лишь остатки каменной оградки и что-то вроде разрушенного фонтана, от которого не осталось даже бассейна, только пара гранитных глыб, напоминающих гигантских жаб с раскрошенными мордами.
Каменные ступеньки обвалились и осыпались, зимой по таким опасно спускаться, перила тоже выщерблены временем, запустение полное.
Двери вверху медленно отворились, вышел старик, высокий, костлявый, спина сутулая, лицо в таких морщинах, что назвал бы его не старым, а древним, похожим на кору дуба. что сошел со страниц сказок про бабу-ягу и Кощея Бессмертного.
Рубаха и портки из одинаково грубого полотна, ноги в лаптях,
— Драсте, — сказал я дружелюбно, — я проездом в ваших краях. Хочу поприветствовать здешнего хозяина, а там пойду дальше.
Он смерил меня недоверчивым взглядом.
— Проездом? Издалека, похоже, ваш проезд… барин. Сейчас доложу хозяину.
Он медленно повернулся и пошел обратно, едва передвигая ноги. Я подумал, что никто даже не сомневается, что могу быть не барином, что во мне не так?.. Может быть, слишком прямая спина, нет во мне готовности кланяться?
Милый женский голосок Алисы прощебетал в меня в мозгу:
— Босс, это тебе как-то не видно, но в этой эпохе все кому-то да кланяются. Ничего, вот возьмем власть, все люди будут нам кланяться на каждом шаге!
Я хмыкнул, у зеттафлопника скорость почти триста миллионов километров в секунду, а у меня всего сто двадцать, да и то не километров, а просто сто двадцать метров. Потому между вопрос-ответ для меня доли секунды, а для него месяцы, а то и годы. К счастью, для Алисы времени не существует.
Ждать пришлось долго, наконец старик вышел и, оставив дверь приоткрытой, сказал достаточно гулким, несмотря на его субтильность, голосом:
— Барин Василий Игнатьевич велит провести вас в гостиную.
— Спасибо, — ответил я и сделал шаг вверх по ступенькам.
Он повернулся, краем глаза проследил, иду ли следом, я двигался так же медленно, старому слуге и так каждое движение дается с трудом, а я чувствительный интеллигент, уже сопереживаю и сочувствую, вот так сразу оказавшись в мире, где есть старые и больные.
Когда поднялись по ступенькам и вошли в просторную гостиную, зеттафлопник сообщил, что судя по мебели, особенно по степени её изношенности, сейчас шестнадцатый-семнадцатый век, а то и восемнадцатый.
Ещё бы число и год назвал, подумал я мрачно. Хотя что мне с того, и так вижу, что чуть ли не в каменном веке. Если нет инета, то каменный, точно. А то и пальма с бананами, хоть я в особняке или имении, пока не знаю разницу, а она, как тот суслик, есть.
Зато могу назвать место, ответила Алиса. Где-то в Западной Сибири. Или в Восточной, но на границе с Западной, судя по флоре, фауне и осадочной деятельности.
Странно, всё ещё во мне ни страха, ни паники. То ли потому, что я из очень благополучного мира, то ли вообще за долгую дорогу из каменного века отсеялись те, кто паниковал слишком часто.
Гостиная, как и всё имение, в последней стадии запустения, дальше только рушиться и рассыпаться в пыль, на стенах кое-где отваливается штукатурка, видна дранка с налепленной глиной земляного цвета.
Пол из цельного дерева, ещё называют массивной доской, но даже его проедает время, где-то почернел и тронут плесенью, где-то расщепляется трещинами.