Вадбольский
Шрифт:
Он взглянула с подозрением, но на мой выставленный локоть лишь взглянула и двинулась к ступенькам исполинской лестницы, гордая и величественная, чуть придерживая кончиками пальцем края роскошного платья, а я потащился сзади, как телохранитель и вообще грумошерп.
У входа встречала сама Глориана, хозяйка и распорядительница, улыбалась и всем гостям сообщала, чтоб заходили и чувствовали себя, как дома. Я подумал, что если вот зайду и сразу лягу на диван, не снимая туфлей, не вызовет ли недопонимания, а чё, я из Сибири, но решил не портить
Этот светский прием не просто прием, а в честь группы женщин, свершивших поход в Щель Дьявола, так что сразу началось чествование, где выступали с речами осыпанные орденами толстые и сановитые мужчины, говорили часто и много богато одетые женщины, а я скромненько отошел взад и, подперши спиной колонну, а то упадёт, наблюдал издали за торжеством.
Гвоздем приема была, естественно, Глориана, первая женщина, что вошла в Проход, да ещё не просто её туда сводили знакомые аристократы, а она сама возглавила отряд и вернулась с трофеями, что демонстрируются тут же!
Герои, она сама с Сюзанной Дроссельмейер и Анной Павловой рассказывали и объясняли подробно, как снарядили саму экспедицию, как вошли, как сражались с монстрами, вот их головы смотрите все и признайте, что женщины способны не только рожать вам детей и готовить супы, но и встать рядом в труде и обороне!
Оркестр заиграл новый и очень непристойный и в ряде стран запрещённый к исполнению танец под названием «вальс». Всё-таки пробился с полулегальных вечеринок в залы для благородных. На балах ещё не исполняют, но вот так на уровне ниже танцуют во всю, наслаждаясь неслыханной свободой, когда не только держишь даму за кончики пальцев, но и обнимаешь за талию.
Мужчин на приеме много, но почти никто не решился пойти на поводу суфражисток.
Ко мне быстро подошла Сюзанна Дроссельмейер, непристойно блистательная в дорогом платье с множеством драгоценных камешков, высокой прической золотых волос и с неожиданно глубоким декольте, из которого выпячиваются половинки довольно крупных сисек.
Я как-то привычно воспринимал её чуть ли не как солдафона, а она оказалась всё-таки женщиной, пусть и холодной высокомерной стервой, такой же глыбой льда, как и Глориана.
— Вадбольский, — сказала она быстрым шепотом, — а ну быстро, приглашайте меня на танец!
Я посмотрел на неё с неудовольствием, но вдохнул и сказал:
— А надо?
— Надо!
Я вздохнул и сказал, поднимаясь:
— Ну чё, спляшем, что ли?
Она на мгновение нахмурилась и тут же ответила громко сладчайшим голосом:
— Какой вы настойчивый кавалер!.. Ну как я могу отказаться?
Я видел как в последний момент успела слово «баронет» заменить на нейтральное «кавалер», здесь все присутствующие мужчины — кавалеры, а баронет что-то на уровне коврика у двери, на котором вытирают ноги.
Танцует она, что удивительно, красиво и отточено, хотя и несколько механично, явно упражняется усердно,
Танцующих пар нет, для нас круг, оставленный для танцев, сделали ещё шире. Я подумал, что виной мой титул баронета, но нет, смотрят на филигранное исполнение.
Даже в сложных для новичков движениях па глиссад и па балансе Дроссельмейер смотрит со всё той же холодной отстраненностью и точно так же, не меняя выражения лица, перехватывает мою ладонь, что сползает с её гибкой талии, и с тем же невозмутимым видом водружает обратно.
Когда мы закончили, раздались аплодисменты. Мы с Дроссельмейер раскланялись, после чего она отпустила меня небрежным движением великолепной белой длани с множеством перстней и колец на красивых холеных пальцах.
Я ещё раз поклонился и хамелю-хамелю, тихонько выбрался в дальний угол зала, отыскал столик типа для карточных игр, с облегчением сел в роскошное, но легкое кресло, и приготовился созерцать великолепие богатой жизни столичной знати.
Через какое-то время снова приблизилась Дроссельмейер, впервые за всё время улыбнулась, но небрежно и покровительственно, как с утра до вечера точно исполнявшему приказы слуге.
— Простите, Вадбольский, вас решили не называть, чтобы не смазывать нашу великую победу суфражизма.
Я отмахнулся.
— Пустое.
— Это для вас пустое, — сказала она тем же холодноватым голосом, — а для нас подвиг. Да и если сказать всё, как было, сразу упадет всё значение женской победы!.. Позвольте, я сяду?
Я в изумлении вытаращил глаза.
— Прошу вас, графиня. Вы же хозяева жизни, чего спрашивать у несчастного баронета?
Она грациозно опустилась в соседнее кресло, с грустью покачала головой.
— Всё-таки обиделись? Поверьте, и Глориана переживает, хоть и не показывает этого, и никогда не признает.
— Тогда чего я здесь?
— Как участник, — пояснила она. — Дескать, без мужчины нас бы вообще не пропустили в Щель Дьявола. А так вы были с нами, но больше как носильщик… простите, и как слуга. Но это официальная версия. Это значит, и вы подвергались всем опасностям, так что вполне разделяете с нами славу и награды.
Я кивнул в сторону торжествующих суфражисток, что едва не качали Глориану и Анну Павлову.
— В самом деле?
Она чуть отвела взгляд в сторону.
— Да-да, наша победа несколько преувеличена… во имя торжества идеи. Это слова не мои, именно Глориана так сказала и заявила, что в следующий раз мы должны сделать больше, чтобы это не выглядело случайностью, а было действительно нашей победой.
Я широко улыбнулся.
— Расслабьтесь, графиня. Я нисколько не обижен. И прекрасно понимаю все трудности суфражизма и вижу, как вам непросто бороться с косностью.