Вадбольский
Шрифт:
Иоланта рассматривает меня с живейшим интересом, дивно хорошенькая, свеженькая и цветущая, а низкое декольте зазывно демонстрирует верх красиво очерченных вторичных признаков.
— По жизни я однолюб, — сообщил я и посмотрел на её сиськи, — хотя бывают сбои.
Она красиво расхохоталась, показывая не только белоснежные зубки, но и чувственный красный ротик.
— Ой, вы так оригинально ухаживаете!
— Я могу, — ответил я и лихо подкрутил несуществующий ус. — Хотя могу и по роже получить, но
— Хм, — сказала она и посмотрела оценивающе, — какой же вы реалист, если всё ещё одиночка? Нужно прибиться к какой-то группе, так легче подниматься по ступеням.
— Потому вы в группе Глорианы?
Она посерьёзнела, покачала головой.
— Нет, тут другое. Мне, как и многим, хочется быть слабой женщиной, но, как назло, то кони скачут, то избы горят… Отсюда и наш суфражизм! Не хочется, а надо. Только женщины спасут мир, если мужчины не сломают его раньше.
Я посмотрел с уважением, Иоланта ощутила, чуть смутилась своей откровенности.
— Вам побороться придется, — сказал я с сочувствием. — Всё-таки мужчины не готовы, что какое-то ребро Адама осмелилось перечить самому человеку.
За дальним столиком группа парней придвинула ещё один, туда перебрались ещё четверо, вся компания насчитывает восьмерых, одеты хорошо и богато, двое выделяются хорошим сложением и породистыми лицами, а остальные типичные подпевалы, что крутятся возле крупных рыб.
В нашу сторону всё чаще поглядывают с вызовом, внутри меня горестно вздохнул ботаник. Парни уже поддали, хочется приключений, ну взяли бы и предложили мне померяться в скорости решения дифференциальных уравнений, но нет же, почему-то все развлечения ниже пояса…
Я не успел додумать изысканный вариант интеллектуальной драки, как один поднялся и, пинком отодвинув стул, направился к нам. Иоланта тоже заметила, сказала обеспокоенно:
— Нам лучше уйти?
— Чтоб не расплачиваться за съеденное? — уточнил я. — Хорошая идея.
— Вадбольский, ваши шутки неприемлемы…
Парень, подойдя ближе, услышал, довольно гоготнул:
— Он и сам неприемлем для такой прекрасной барышни!.. Хочу вам предложить перейти за наш стол, где прекрасные и весьма интересные мои друзья, я их вам охотно представлю…
Я сказал с неохотой:
— И раскаялся Господь, что создал человека на земле… Знаешь, мужик, где у статуи Давида центр композиции? Вот туда и топай со своей идеей!
Он сперва вытаращил глаза, не поняв, но в конце концов сообразил, что я его как-то оскорбил, хоть пока и непонятно как, прорычал зло:
— А ты, сопляк, не вмешивайся, когда взрослые говорят между собой!
— Извини, — сказал я, — что послал, теперь вижу, ты уже оттуда.
Я поднялся, я на полголовы выше, что
— Последний раз говорю…
— Сдристни, — сказал я ему коротко.
Он мощно и красиво замахнулся. Я вздохнул, уклонился, ну сколько же можно, быстро и резко ударил.
Он содрогнулся, как срубленное дерево, грохнулся во весь рост навзничь. Сломанный рот в красной каше, пара белых зубов вылетели на пол, остальные блестят среди ошметков разбитых в лохматые лепешки губ.
Я помахал остальным за их столом, там напряженно наблюдают, улыбки у всех исчезли, половина поднялись с угрожающим видом, двое ухватили со стола бутылки.
— Быстро заберите, — велел я коротко. — И сдристните.
Сам чувствую, голос у меня звучит, как наверняка звучал у Ганнибала, когда его армия сокрушала римлян под стенами их вечного города.
Они набежали, как волна на утес, я двоих снес, как кегли, за спиной гулко бухнуло о пол, быстро обернулся, готовый к бою, там Демидов потирает кулак, у его ног ворочается один из тех, с разбитым в кровь лицом.
— Не люблю, — буркнул он, — когда в спину бьют.
Я кивнул в некоторой растерянности.
— Спасибо…
Он ответил с неприязнью:
— Тебя я сам урою.
И вернулся к своим друганам. Из компании, где четверо остались на ногах, а четверо распластались на полу, поспешили оттащить павших на свежий воздух, официанты быстро подобрали и поставили на место два перевернутых в схватке стула.
Иоланта мощно выдохнула так, что заколыхались салфетки в вазочке.
— Ну, Вадбольский…
— Если человек не умеет держать язык за зубами, — буркнул я, — зачем ему зубы?
При всём её показном возмущении глаза её сверкают весельем. Испугаться то ли не успела, то ли у них в крови, что мужчины дерутся из-за женщин, за их внимание, а их самих не трогают.
Она сказала таинственно:
— Знаете, как вас назвали наши девушки?.. Рыцарь одного удара!
Я сказал шепотом:
— Хотите выдам секрет?.. Я вообще не умею драться.
Она расхохоталась, смерила взглядом мою плотно сбитую фигуру.
— Всё шутите… Как я понимаю, по вашему мужскому мнению вечер удался, верно? А то как это уйти и без драки?
— Сейчас кофе допью, — сказал я. — И круассан слопаю. А вы свой не будете? Тогда я съем.
Она со странной усмешкой наблюдала, как я, пренебрегая всеми приличиями, съел свой круассан, а потом умял и её, она отпила только полчашки кофе.
— Ладно, пойдемте, баронет.
— Минутку, — сказал я, — сейчас расплачусь…
Она фыркнула.
— Всё уплачено. Это кафе принадлежит нашей семье.
Мы вышли в прекрасный вечер, запад неба окрашен в багровый закат, очень красиво, кучер ждет с вожжами в руках.