Вадим и Диана
Шрифт:
Эй, младенцы с первого ряда, вам ещё не наскучил этот предсказуемый, как итог старости, спектакль? Обернитесь на галёрку. Там слышен остроумный шёпот; там, кажется, зреет настоящий заговор. Как, вы не слышите! Ах – вот она причина – вы слишком приближены к сцене. Вы почти не чувствуете разницы. Вас заманили; вам пообещали роль в фарсе «Pozitiv». А ведаете ли вы, что таит в себе это легкомысленный весельчак?
Для начала знайте, что «Pozitiv» играют тогда, когда пропадает вера в чудо. Нет, речь не идёт о колдовстве отдельно взятого
«Pozitiv» вне сцены (витрины, барной стойки, экрана TV) выжить не способен, ибо, споткнувшись о реальность, теряет всякую «позитивность» и мгновенно превращается в свой антипод. Это белозубое, идиотски улыбчивое, повизгивающее от сытости животное, осыпая фронду фекалиями презрения, послушно пойдёт на очередную политическую бойню истории и лишь в финале, уткнувшись слабыми рогами в последний рубеж, постигнет (идиллический вариант) истинную ценность непрожитой им жизни.
Знайте же и то, ретивые англоманствующие неофиты, что «Pozitiv», как плохо задуманный фарс, мрачнее самой ужасной трагедии, ибо, пренебрегая крайностями, он учит равнодушию.
Ну а вы, те кто пытается говорить серьёзно в смешные времена, постарайтесь удержаться от всеобщего невесёлого смеха. Слывите чудаками, оставайтесь маргиналами, сомневайтесь… Только так и можно продолжать быть самим собой и продолжиться в Истории.
Начало века
Поезд тронулся после двухминутной стоянки. По вагону неслись зевки и посапывания. В этот ранний, насильно отобранный у ночи, час поезд вёз рабочий люд в город. Многие знали друг друга, заводили разговоры, совместно спасаясь от липнущего к лицу сна.
Я сел к окну и по ходу движения состава, но мне было не до ликований по поводу этой маленькой удачи. Всю мою, взбодрённую кофе и книжным бдением, натуру заполнила нетерпеливая сила. Она бежала в хвосте состава, упираясь плечом в последний курительный вагон; она сидела на спине локомотива, шутя раздувая серые остатки ночи; она бесилась и смеялась, вытягивая за кончик первого луча, едва пробудившееся, солнце из его восточной колыбели.
– Почта обходная! Газеты, журналы, кроссворды, детские журналы, мужское чтение … Кто ещё не приобрёл – приобретаем. Желающим перечислю, – разорвал сонный полог тонкий мужской голос.
Мой сосед, до нитки пропахший табаком и кочегаркой, улыбнулся в густые с белыми перелесками усы и по-детски любознательно принялся рассматривать большой палец левой руки. Рядом засмеялись. Послышался глубокий утробный зевок и кхеканье.
– Криминальчик имеется?
– В трёх вариантах.
– Давайте второй.
– Мне приусадебное чего-нибудь.
– На дачу, значит, путь держите?
– Ага … Надо проверить кормилицу.
– Ну-ну … Это вполне может быть. Да вы «Зелёного лекаря» ещё полистайте.
– А есть что ли?
– Свежий, свежий … Его женщины хорошо берут. Гляньте вот.
– Тэкссс … У Вали-то старый номер… Теперь уж я ей … Обсчитай ка, дружок, обе.
– Подойдите, пожалуйста, – обратился я к озирающемуся профилю разносчика газет.
Он обернулся на плавном автомате, чиркнув костяшками правой, огруженной печатным массивом, руки по макушечным торчкам моего соседа. Тот вновь улыбнулся и сомкнул крупные рабочие пальцы в пудовый волосатый замок.
– У вас есть Газета?
– Последняя?! Нет. Да и не продавал я её никогда. Не тот контингент обслуживаю.
– Эг … кха … м, – то ли чихнул, то ли крякнул мой сосед.
– Понял вас. Благодарю.
Разносчик дёрнул уголками рта вверх и едва заметно кивнул. Мне понравились его живые глаза цвета слабого купоросного раствора; его основательное сложение с гипертрофированной мускулатурой правой (всегда рабочей) руки. Заметил я и, специально скрываемую, виноватую неловкость его движений. «Детдомовец, инвалид, спившийся и выдворенный с позором муж, вор, тюрьмою исправленный? Какой ёмкий персонаж!».
– Да и не купите больше нигде, – добавил разносчик, обернувшись через плечо, – закрыли её недавно, совсем закрыли.
– Газету? Закрыли? Как?!
– Высшей волей подишто и закрыли. Как ещё-то.
Мой сосед в очередной раз улыбнулся в усы и покачал сам себе головой. Напротив, по диагонали от наших сидений, двое похожих меж собой рябовато-русых паренька пили, как объяснил запах, «самопальный» спирт из пластиковой бутылки с надписью «Колокольчик». Они быстро пьянели и смеялись, подзуживая друг друга.
– Уууть … и до дна. Да закуси хоть хлебцем.
– Неа… Сам его жри. Облил чаем – вот и не суйся.
– Так с одного конца ведь только … Херли делать теперь?
– Пей давай.
– Погоди хоть конфетину найду … Еду не жравши.
– Я что ли … Эй, Романовна, дай Вовке пару «коровок».
– По мордам вам обоим надо дать. Какие из вас сегодня работники. Ох, не видит тебя, Генка, мамка твоя … Царство Небесное. Везде ведь за тебя, дурня, выбегала …
– Подавись ты, сучья пасть!
– Тьфу на вас, гадюжье семя.
Сосед мой привычно сморщился в усы, кашлянул и нежданно-негаданно протянул:
– Молодёжь …
«Закрыли … Мою Газету закрыли. Ну и что теперь? Покойся с миром свободное печатное пространство. Да здравствует торжество единообразия! Мы наш, мы новый … А может по-другому здесь и не бывает? Интересно, что по этому поводу думают Вова с Геной. Подойти прямо сейчас и спросить … Эх, мечтатель. И всё же Её закрыли. Значит теперь каждый человек на счету, каждое слово под запись, каждую мысль на рассмотрение. Наше дело левое … Диана, слышишь ли ты меня?».