Валькирия рейха

Гавен Михель

– Ну, что там? Что? – спрашивала Лина мажордома, – где солдаты, наконец? Они что, сами не видят, что замок горит?

– Но фрау, – мажордом едва перевел дух от бега, – связаться с господином Кранцем невозможно. Телефон не работает. Должно быть, взрывом повредило кабель.

– Как это не работает? – Лина пошатнулась, услышав его известие, – тогда немедленно пошлите кого-нибудь к Кранцу, – сообразила она, – немедленно. Скажите, я требую, чтобы они прибыли в замок. Если с моими детьми случится несчастье, я дойду до самого фюрера, так и передайте им. Они не сохранят свои погоны и теплые местечки в тылу! Солдатами отправятся на фронт!

– Слушаю, госпожа…

– Садовник! Где садовник, – Лина обернулась к прислуге, – куда он уже сбежал? Скажите, пусть несет лестницу. И покрепче. Будем действовать сами, раз мы больше никому не нужны!

Улегшись под утро, Хелене так и не уснула больше. Ее

бил озноб, кости ломало, болело горло. Все-таки она простудилась. Время от времени она проваливалась в беспамятство, которое вряд ли можно было назвать сном. Потом опять – бессонная тишина вокруг, темнота – хоть глаз коли. Даже луны нет, спряталась за тучи. Закутавшись в одеяло, Хелене едва расслышала хлопок, прозвучавший вдалеке. Но тревога, охватившая вмиг, заставила Хелене подняться с кровати. Она оделась, накинула шинель и вышла на крыльцо. На холме величественно возвышался замок, – теперь уж его можно было различить, – его остроконечные шпили плыли в морозном, утреннем воздухе. Вдруг один из них озарился ярким оранжевым светом. Рванулись ввысь языки пламени, посыпались мириады искр. Серый дым, клубясь, потянулся к облакам, застилая небо. Запах пожара, знакомый каждому, кто хоть день пробыл на войне, донес колючий, январский ветер. Хелене не могла знать, что случилось. Но было ясно – беда. Она бросилась в дом будить командира эсэсовцев Кранца. После вечерних возлияний он соображал туго. Хелене силком вытащила оберштурмбанфюрера на крыльцо и показала пламя над замком. Холодный воздух заметно отрезвил офицера. Очухавшись, он принялся звонить в замок, но безуспешно, связь не работала. Объявили тревогу. Вскоре, запыхавшись от быстрого бега по морозу, к Кранцу подскочил посыльный фрау Гейдрих. Он сообщил страшную новость – партизаны взорвали в замке бомбу. Горит флигель, где находятся дети, они в опасности, фрау Гейдрих умоляет о помощи. Сообщение поразило Хелене, но на Кранца оно, казалось, не произвело особого впечатления. Словно так и должно было быть. Только переданная угроза Лины нажаловаться в Берлин немного подхлестнула эсэсовцев. Но пока они собирались, прогревали моторы, время таяло. Не вытерпев, Хелене пешком поспешила в замок. Она понимала, что Лина, никогда не бывавшая прежде в столь напряженной ситуации, может растеряться, и дети погибнут. Она же барыня, эта Лина. Хелене почти бежала. Снег скрипел у нее под сапогами, она согревала дыханием на ходу замерзшие руки. Она сразу же забыла обо всех своих недугах и переживаниях. Даже вражда к Лине угасла. Да и была ли она, вражда?

Тем временем в замке, не дождавшись эсэсовцев, мажордом и садовник поспешили к небольшому домику, где хранились садовые принадлежности. Вскоре они принесли большую деревянную лестницу, которая использовалась при стрижке деревьев, и приставили ее к стене. Лина с сомнением посмотрела на далеко не новые, потертые перекладины: выдержат ли они. Да и дерево загореться может.

– А чего-нибудь понадежней нет? – спросила она садовника.

– Никак нет, фрау, – ответил он, с тоской посматривая на окна второго этажа, – он уже предчувствовал, что ему придется лезть туда.

– Я вас прошу, – взглянув на него глазами, полными слез, Лина умоляюще сложила руки на груди, – я вам заплачу. Сколько захотите. Я вас озолочу, если потребуете. Как мать я умоляю вас – спасите моих детей!

Садовник-чех с удивлением смотрел на нее. Он не узнавал эту властную, требовательную, самонадеянную немку, от которой не раз получал нагоняй, как она выражалась, «за славянскую халатность и нерадивость». Сейчас же, заломив руки в отчаянии, она умоляла его. Она даже опустилась на колени, чем окончательно повергла его в смятение. Нет, он, конечно, не мог отказать. Перекрестившись и поцеловав крест, садовник сделал первые шаги по скользким, отсыревшим ступеням. Лестница подозрительно поскрипывала, качалась. «Сейчас она сломается…» – обреченно подумал садовник, едва достигнув середины. И тогда… Тогда он упадет прямо в окно первого этажа, где бушует пламя. Озноб сковал все его тело. Он взглянул вниз: Лина с растрепанными волосами стояла, держась руками за лестницу, как за последнюю, спасительную надежду, словно хотела удержать ее, во что бы то ни стало, даже если она сломается – удержать на себе. Манто соскользнуло с плеч вдовы. С тревогой и мольбой в глазах она следила за каждым шагом садовника, а сверху, забравшись с ногами на подоконник, маленькая Силке звала его и протягивала к нему тонкие, дрожащие ручонки. Мысленно еще раз обратившись в Богу, – на всякий случай, – садовник все-таки добрался до последней ступени. И тут выяснилось, что старания его были напрасны. Замок был старинный, имел высокий фундамент, и второй этаж располагался очень высоко – с верхней ступени лестницы дотянуться до окна было невозможно.

А дети, попытайся они спуститься с подоконника, могли просто сорваться и упасть в огонь. Виновато пряча глаза, садовник слез вниз. Ему было стыдно за испытанную слабость и облегчение, которое он почувствовал, ступив на твердую землю. Он топтался вокруг Лины, искренне сочувствуя ей, но больше ничем не мог помочь. Повисло гробовое молчание. Сраженная провалом единственной возможности спасти детей, Лина со стоном опустилась в снег. Горничная подбежала, чтобы поддержать ее, но Лина зло отмахнулась. С отчаянием она взглянула на ворота замка: где же солдаты? Но никаких признаков того, что эсэсовцы хотя бы подъехали к замку, не было.

Хелене вбежала во двор замка, когда садовник только что спрыгнул на землю после неудачной попытки спасти детей. Подбежав к дому, она увидела три белокурых головки, маячившие в окне на втором этаже, видела языки пламени, поднимающиеся в угрожающей близости.

– Мама, мы горим! – крик Гайдера вывел Лину из оцепенения. Она вскинула голову – комната Силке будто осветилась изнутри. Сполохи огня, подбираясь все ближе, тенями плясали на стенах. Еще несколько минут – и все вспыхнет. С животным ревом, забыв себя, Лина бросилась в огонь.

– Стойте, стойте! – мажордом схватил ее за руку и насилу удержал.

«Тоже мне придумали, – мелькнуло в голове у Хелене, – садовая лестница, в таком домище. Ясно, что ее не хватит». Мгновенно оценив обстановку, Хелене сбросила шинель, чтобы было удобнее действовать, и вбежала в дом. Она понимала, что проникнуть в комнату, где находились дети, можно только через крышу. Там должна быть пожарная лестница. Но даже если лестницы нет, в конце концов, можно и так, с тем, что под руку попадется. Она же спортсменка, боевой командир, справится как-нибудь. На фронте и не такое бывало. Через чердак, который, по счастью, оказался открыт, Хелене взобралась на крышу флигеля.

– Смотрите, смотрите, сейчас все будет в порядке. Как же мы не догадались, – кричал мажордом Лине, – верно, надо с крыши. Там пожарная лестница.

– Кто же должен знать об этом? – упрекнула его фрау Гейдрих, но вытерев слезы, взглянула наверх – по крыше кто-то бежал, кто-то в военной форме. Кто это? «Может, кто-то из охранников все-таки остался в доме», – мелькнула у Лины догадка. Какой-то мальчик, видимо, совсем еще юный, худенький, хрупкий, не похож на здоровенных боровов Кранца, которые исчезли в самый трагический момент. Как же ему удастся справиться с этой задачей? Одному?

– Поднимайтесь на крышу, – приказала Лина садовнику и слугам, – коли сами не сообразили, надо помочь ему.

– Ей, – поправил мажордом, – в смысле, не ему, а ей помочь, – пояснил он, – это женщина, фрау.

– Женщина?! – удивленно переспросила Лина, – откуда вы знаете?

Мажордом пожал плечами:

– Мне кажется, это та самая женщина, которую я вчера вечером видел здесь на озере, – сообщил он, – она гуляла. Но я не уверен.

– Как это – гуляла? В имении? – Лина не верила собственным ушам, – и вы ничего мне не доложили? – возмутилась она, – вот к чему приводит разгильдяйство и плохая охрана.

– Я думал, это вы пригласили ее, фрау, – смущенно продолжил мажордом, – эта дама раньше частенько бывала у господина обергруппенфюрера.

– Что?! – Лина с изумлением уставилась на него. Но дальше расспрашивать было некогда.

Крыша нагрелась, внизу полыхал огонь. Всем телом Хелене чувствовала его жар. Споткнувшись, она чуть не скатилась с крыши, с трудом удержав равновесие. «Черт, что тут еще такое?» Ну, конечно, лестница. Та самая пожарная лестница, которая ей так нужна. Хелене попыталась поднять ее. Бесполезно – лестница примерзла к крыше. «У кого только хватило ума закинуть ее сюда и бросить!» Обдирая кожу на руках, Хелене все-таки оторвала лестницу и, подхватив ее, поспешила вперед. Ну вот и эта комната, там, внизу. Хелене опустила лестницу, закрепив ее. «Неужели она?» – Лина внимательно наблюдала за ней снизу. Да, теперь она ясно различала и военный летный мундир, и пышные светлые волосы спасительницы, и погоны на мундире. «Она.. Как она здесь оказалась? Она спасает моих детей. В это просто невозможно поверить…» Опустив с крыши пожарную лестницу, Хелене спустилась в комнату, где находились дети. Было жарко, просто нечем дышать.

– Фрау Райч! – вынырнув из клубов дыма Клаус, бледный от страха, с измазанным гарью лицом, бросается к ней, – мы здесь, фрау Райч!

– Клаус! – она обняла его, целуя горячее лицо, – не бойся. Сейчас надо подняться по лестнице на крышу. Ты слышишь меня? Давай, ты первый…

– Нет, первая Силке, – запротестовал Клаус, – она задыхается, – он подтолкнул сестру к летчице.

– Хорошо, – Хелене подхватила Силке и подняла ее на подоконник. Девочка испуганно моргала, кашляла, глаза ее покраснели от дыма и слез.