Валькирия рейха
Шрифт:
Во время ужина в парадной столовой замка Хелене сидела по правую руку от фон Грайма, надменная, сдержанная, затянутая в парадный мундир, при орденах, изысканно причесанная – единственная женщина среди присутствовавших. Когда на ажурном балкончике для музыкантов появились оркестранты и полились волнующие звуки штраусовских мелодий, генерал фон Грайм встал, предлагая Хелене руку.
– Позвольте, фрау Хелене, пригласить вас потанцевать, – церемонно проговорил он. Бесшумно они скользили по начищенному до блеска паркету в свете хрустальных люстр и множества свечей в канделябрах. Чуть позднее появились приглашенные для офицеров дамы, и зал наполнился их щебетаньем и шелестом шелковых одеяний. Вальсируя с фон Граймом, Хелене уголком глаза наблюдала за Эрихом. Он сидел за столом, один, его ближайшие соседи, в том числе и фон Лауфенберг, давно выбрали себе «подруг» и присоединились к танцующим. Эрих пил шампанское и, не скрываясь, непрерывно следил взглядом за Хелене и фон Граймом. Затем, усмехнувшись, встал, огляделся и через весь зал направился к стоявшей с группой штабных офицеров высокой блондинке с соблазнительно-округлыми формами, выгодно подчеркнутыми легким,
И тогда, чтобы не выдать разгоравшегося в ее душе гнева, Хелене отводила взгляд. Как он не понимает?! Ведь не могла она, командир полка истребителей, отказать в танце своему начальнику, тем более, у него сегодня день рождения.
– Хелене, – донесся до нее голос фон Грайма, – вы, кажется, не слушаете меня.
Как? Хелене встрепенулась. Он что-то говорил ей? Она действительно не слышала ни единого слова. О чем?
– Вы чем-то взволнованы? Побледнели. Может быть, душно? – участливо продолжал выспрашивать генерал. Что ж, он и вправду озадачен и встревожен. Ей не в чем упрекнуть его: фон Грайм всегда был внимателен к ней и чуток. Но черт бы побрал его чуткость сегодня. Сейчас не до него, ох, как не до него!
– Извините, герр генерал, – начала было она, но в этот момент Хартман поднял на руки свою партнершу и на глазах у всех вынес ее из зала, целуя в губы.
– Извините, герр генерал, – повторила Хелене каким-то чужим, сдавленным голосом, останавливаясь, – Мне в самом деле немного душно. Если позволите, я пройдусь по воздуху.
– Конечно, – генерал проводил ее к столу, – может быть, выпьете прохладительного, Хелене? Вы беспокоите меня.
– Нет-нет, спасибо, – она заставила себя улыбнуться, – я уверена, все скоро пройдет. Необходимо подышать… Я выйду на улицу.
– Конечно. Но будьте осторожны. Вокруг охрана, но все же.
– Благодарю, господин генерал. Еще раз, извините. В такой день для вас..
– Не стоит, Хелене, – фон Грайм благородно склонил голову, – Я понимаю, как вы устаете.
Нет, он ничего не понимал. Что ж, это даже к лучшему. «Я никогда, – убеждала она себя, – не опущусь до того, чтобы следить за ними, меня это не касается, меня это не волнует, совершенно!». И все же, вопреки ее воле, ноги сами неслись вслед за ушедшей из зала парочкой. Где они? Куда он унес ее? Люстры, канделябры, зеркала – все это мелькало вокруг, когда она почти бегом проходила через залы, но больше не волновало ее. Где же они? Вот какая-то маленькая комната, похоже, будуар, дверь приоткрыта. Послышалось, или, в самом деле, оттуда доносятся какие-то звуки, как будто стоны, сладостные, упоительные стоны?.. Нет! Ну, кто сказал, что это они? Мало ли, кто из присутствующих пожелал тут уединиться. Бестактно вторгаться. «Стой.. – она удерживала себя. – Ты можешь оскорбить людей.» Но нет. Ей уже не остановиться. Дверь распахнута. О, боже, так и есть! Чтобы не закричать, она зажимает себе ладонью рот. Прямо у входа небрежно брошены шелковое платье и парадный китель, украшенный орденами. Девица лежит на мягком персидском ковре, устилающем пол, крепко обхватив коленями Эриха, он тискает ее голые груди, обливаясь потом, с закрытыми глазами. Споткнувшись, Хелене, чтобы не упасть, хватается руками за стену: у нее нет сил сделать хотя бы шаг ни вперед, ни назад. Со стоном наслаждения Эрих переворачивает девицу на бок, на мгновение открывает глаза и.. видит ее.. Усилием воли она заставляет себя даже иронически улыбнуться, сохраняя хотя бы внешнее спокойствие, а после уходит, неторопливо, с достоинством, но сама не чувствует ни собственных ног, ни пола под собой – словно повисла в пустоте. Она слышит, как он вскакивает, что-то зло говорит оторопевшей девице, быстро одевается, но это уже не вызывает никаких эмоций. Хелене идет по залам, ловя свое отражение в старинных зеркалах. Интересно, как называются эти комнаты, кто здесь жил, какие секреты хранят эти стены? Она старается отвлечься от мрачных мыслей. Нет никакого смысла сейчас возвращаться к фон Грайму, надо немного успокоиться, прийти в себя – генерал не должен догадаться, что у нее что-то случилось. В одном из залов она слышит грубую брань. Кто это разошелся? Войдя, Хелене обнаружила, что какой-то офицер в форме СС, с погонами гауптштурмфюрера, разъяренно машет пистолетом перед лицом невысокого, хрупкого человека в штатском, на смертельно бледном лице которого отпечаталось выражение отчаянной, обреченной решительности, он весь напрягся, как струна.
– Вы не поняли моего приказа? – кричал взбешенный офицер, – в таком случае, я вас расстреляю!
С завидной выдержкой человек в штатском ответил:
– Если вы меня расстреляете, я тем более ничего не пойму.
Хелене подошла к ним.
– Фамилия? – строго спросила она офицера. Побелевший от возмущения эсэсовец недоверчиво оглядел ее с ног до головы, но, увидев полковничьи погоны на плечах фрау, спрятал оружие, отдал честь и представился:
– Гауптштурмфюрер Хаук, комендант Алупки.
– А это кто? – Хелене кивнула на штатского.
– Смотритель музея, фрау, – доложил эсэсовец.
– Я – полковник Люфтваффе, Хелене Райч, – дабы у коменданта не осталось никаких сомнений на ее счет, представилась Хелене, – по какому поводу вы здесь устроили шум, комендант? Вы разве не знаете, что барон Риттер фон Грайм, командующий авиацией Восточного фронта, сегодня празднует во дворце свой день рождения? Вы решили осчастливить его скандалом в качестве подарка? В чем дело?
Комендант явно смутился:
– Понимаете ли, – начал сбивчиво оправдываться он, – этот тип, – он указал на смотрителя, – вчера отказался прислать мне раму для картины.
– Какой еще картины? – насмешливо спросила Хелене, – вы, никак, еще и живописью увлекаетесь, даже выставляете свои картины в золотые рамы? Рейхсфюрер знает о ваших талантах? А заодно о том, как вы здесь проводите время в художественных опытах, вместо того чтобы, например, вести борьбу с партизанами? По дорогам невозможно проехать без охраны, а вы картинки рисуете? Я хорошо знакома с рейхсфюрером и при случае не премину ему сообщить, чем вы тут занимаетесь. Этот дворец принадлежит рейху, и вы должны сохранять его для рейха, а не использовать его сокровища для своих дешевых развлечений. Да еще хамски вести себя при этом, – она не на шутку рассердилась. Все накопившееся за последние часы раздражение вылилось на попавшего под горячую руку гауптштурмфюрера. Застигнутый врасплох, изрядно смущенный комендант, не смел ей возражать и слушал, потупив глаза.
– Уходите немедленно, – приказала ему Хелене, – и не смейте портить генералу фон Грайму праздник.
Летный мундир, конечно, СС не указ, это Хелене знала наверняка и потому не строила иллюзий. Но ее знакомство с рейхсфюрером и уверенность в себе произвели на коменданта впечатление. Когда Хаук вышел, Хелене обратилась к смотрителю:
– Как вас зовут?
– Щеколдин. Степан Щеколдин, фрау, – тот с явным любопытством рассматривал молодую немецкую полковницу.
– Вы давно работаете здесь? – спросила она.
– Еще до войны начал.
– Господин Щеколдин, – попросила его Хелене, – покажите мне этот музей, ради которого вам не жаль жизни. Ведь комендант запросто мог вас убить.
– Я знаю, – кивнул тот скромно, – спасибо вам, фрау.
И вот она снова идет по залам дворца в сопровождении вежливого интеллигентного человека, бывшего москвича. Расчувствовавшись, Щеколдин доверительно рассказывает ей на хорошем немецком свою историю. Как пережил погром и ссылку до войны, как потерял в лагерях всех родственников и друзей. Потом, забыв о себе, он вдохновенно повествует ей о том, что любит, – о Крыме. О прекрасном мысе Ай-Тодор, где некогда стояли лагерем римские легионеры Клавдия и пировали русские гусары. Через кабинет графа Воронцова, наследника потемкинской племянницы, графини Браницкой, где хранятся редкие книги, они проходят в вестибюль, украшенный старинными портретами, и дальше – в Голубую гостиную, подсвечники которой выполнены в виде застывших в золоте и бронзе тюльпанов и лилий. Здесь развернута экспозиция картин Лейпцигской галереи: в обычные дни дворец служит музеем для немецких солдат и офицеров. Остановившись перед венецианским зеркалом XIII века, Хелене смотрит на себя: когда-то эта гладкая поверхность отражала лики царственных особ. В зеркале она видит, как в дверях, соединяющих гостиную с будуаром, появляется Хартман. Он уже привел себя в порядок, как будто протрезвел и успокоился. Не оборачиваясь, она наблюдает за ним в зеркало. Увидев еще одного немецкого офицера, Щеколдин настороженно прерывает свою лекцию. Не говоря ни слова, Эрих подходит к Хелене и берет ее за руку. Поворачивает к себе. Понимая, что он здесь лишний, смотритель намеревается уйти, но Хелене останавливает его и просит продолжить рассказ – она еще не готова остаться с Эрихом один на один. Но ей и не хочется, чтобы он уходил. Хартман и не собирается. Взявшись за руки, они идут вслед за Щеколдиным в зимний сад, где в тени диковинных растений прячутся античные скульптуры, точные копии греческих: Купающаяся Афродита, Аполлон. Хелене чувствует, как Эрих крепче сжимает ее руку, и отвечает на его пожатие. Он улыбается, понимая, что прощен.
Поблагодарив смотрителя, они вдвоем спускаются по лестнице к морю. Беломраморную лестницу охраняет целый каскад львов. Сказочный парк погружен в сумерки. Алый шар солнца медленно опускается в море на горизонте, разбрасывая по воде коралловые отблески лучей. Вот и пруды с родниковой водой, где плавают лебеди, гордо выгнув шеи, чайная беседка и чилийская араукария. А вот и Потемкинский кипарис, о котором говорил Щеколдин, самый старый в Крыму. Сладко пахнут магнолии и чудные бордовые розы на кустах. Земляничное дерево «бесстыдница» на «солнечной поляне», могила любимой собаки Воронцова…