Валькирия рейха
Шрифт:
Раскладывая свои вещи, Хартман поинтересовался у Лауфенберга, кто до него жил в этой комнате.
– Пауль Хойзингер, – ответил Андрис, лениво потягиваясь на кровати, – его недавно сбили в бою.
– Он погиб? – спросил Эрих.
– Он в госпитале, но в очень тяжелом состоянии. Неизвестно, вернется ли в строй, так что живи – не тужи.
Вскоре Лауфенберг куда-то исчез, предупредив, что будет поздно. За ужином Хелене Райч, как и обещала, представила Эриха командирам эскадрилий и личному составу полка. После вводной беседы с командиром 52-й эскадрильи и знакомства с летчиками Эрих в приподнятом настроении направился в общежитие и неожиданно увидел Райч. Она растерянно бродила среди редких деревьев у кромки летного поля. Вот она обняла искривившийся ствол березы, но, заслышав его шаги, тут же обернулась.
– Как ваши дела, лейтенант? Освоились? – спросила слегка надтреснутым, чужим голосом, совсем не похожим на утренний. Эриху показалось, что в глазах у нее стояли слезы, но усилием воли она прогнала слабость, – вам понравился ваш командир?
– Да, госпожа полковник, – ответил Хартман, проклиная себя за то, что нарушил ее уединение.
– Что ж, я рада, – Райч кивнула головой. – Идите, отдыхайте, у вас был трудный день.
Вытянувшись, он отдал честь. Но она словно не заметила этого. Повернувшись, медленно ушла в глубину рощи. Эрих почувствовал себя отвратительно, настроение испортилось. Вернувшись к себе, не зажигая света улегся на кровать поверх одеяла и закурил сигарету, заново прокручивая в памяти события прошедшего дня. Впечатление сложилось двоякое. С одной стороны, он уже понял, как высоко над всеми стоит Хелене Райч, каким глубоким и заслуженным уважением она пользуется среди летчиков. Ее первенство не было «фигурой», легендой, созданной пропагандой. Но, отдавая отчет самому себе, он понимал, что его собственное отношение к Хелене Райч сложилось совсем не так, как он предполагал. Конечно, если бы все произошло так, как он ожидал, и она встретила его на командном пункте в разгар сражения, холодная, безукоризненная, безразличная, во всем блеске своей славы… Это первое впечатление сыграло бы свою роль – она бы навсегда осталась для него только командиром, и он беспрекословно подчинялся ей, как предписывает устав подчиняться старшим по званию. Но все случилось по-другому: он увидел не железо и сталь, не заледеневшее существо с плаката доктора Геббельса, а молодую, очень молодую женщину, в расцвете лет и сил, теплую, живую, полную какой-то скрытой неги, которая взволновала его, бросила в жар. Прошли минуты, прежде чем она снова стала той, какой ее знали все: неприступной «валькирией Геринга», «синеглазой Кассиопеей», гордостью Люфтваффе. Он сам испугался того волнения, которое рождало в нем воспоминание о полуденной встрече. Вновь и вновь он видел перед собой изящные очертания ее фигуры, ее внимательные, васильковые глаза. Он вспомнил запах загорелой под степным солнцем кожи, тонкий аромат которой ощущал, когда шел за ней. Конечно, она могла любить и любила. И не исключено, что существовал счастливчик, – возможно это даже был Лауфенберг, – который видел ее нагой, обнимал ее гибкое, молодое тело… Эрих всячески пытался прогнать от себя подобные мысли и старался думать о Райч только как о летчице и о своем командире, в строго определенных служебных рамках. Но не получалось. Позднее он нередко ловил себя на том, что, общаясь с Хелене в повседневной обстановке, он с какой-то невольной внутренней тоской ищет в ней то, что так поразило в момент первой встречи: линию ног, изящный изгиб талии, округлые плечи. Плотный летный комбинезон или полевой мундир надежно закрывали от чужих глаз ее женские достоинства. Началось наступление на Волгу и Кавказ, шли тяжелые, изматывающие воздушные бои, и Хелене Райч не позволяла себе расслабиться ни на минуту. Она всегда была собранной, серьезной, решительной. Со стороны Эрих наблюдал за ее общением с летчиками, в частности, с Лауфенбергом. Как и положено, приказы Райч не обсуждались, их выполняли беспрекословно. За глаза летчики часто называли ее просто «Хелене», но при непосредственном общении строго соблюдали субординацию. Она держалась на положенном расстоянии, как и подобает командиру, но отношения ее с авиаторами скорее можно было назвать дружескими, чем строго официальными. Она нередко ругала их, строго отчитывала, хвалила и награждала, но никто и никогда не позволил себе даже за глаза сказать, что Хелене Райч не права. Она старалась поступать справедливо, а допуская ошибку, не боялась признаться в этом, что еще больше вызывало уважение. Она никогда не наказывала провинившегося сразу, всегда давала шанс осознать и исправить свою вину. Не лицемерила, завоевывая дешевую популярность, не держала «придворных» и фаворитов, не сталкивала подчиненных лбами, не поощряла интриг и соперничества. В боевом коллективе она воспитывала единство. И свой личный авторитет поддерживала личными качествами и личными достижениями. Авторитет ее был высок.
Отношения Хелене с Лауфенбергом были, пожалуй, несколько более близкими, чем с остальными. Они давно знали друг друга, с 39-го года воевали вместе, летали в паре, и он скорее был ее другом, чем подчиненным. Хелене прощала Лауфенбергу некоторую недисциплинированность и безалаберность, высоко ценя его летные качества. Он относился к ней с уважением, не используя ее дружбу и доверие в личных целях, а на людях всегда держался в стороне и беспрекословно выполнял ее распоряжения. Он совсем не рвался в фавориты и, несмотря на отменные внешние данные, похоже, не был удостоен чести разделить ее досуг, да и не стремился к этому. Он, безусловно, знал многие «тайны» своего ведущего, нередко прикрывал ее перед начальством и даже замещал, но никогда и ни с кем этим не делился.
Благодаря веселому нраву и природной общительности, Эрих быстро нашел общий язык с летчиками своего полка, а когда начались бои, завоевал их уважение смелостью и мастерством. Случай свел Эриха с обер-лейтенантом Руди Крестеном. Узнав, что Эрих тоже служит в полку Райч, тот присвистнул: «У вашей полковницы в крестах бриллиантов больше, чем у иных герцогинь в ожерельях», – это замечание запало в сердце молодому офицеру. Теплой ночью, под Севастополем, они сидели у костра, пили шнапс и коньяк. А утром… Немецкая пехота рассыпалась цепью в порыжевшей степи, за пылью – не видно солнца. Укрыться негде. Оберлейтенант Руди Крестен, не пригибаясь, идет во главе своих солдат, небрежно помахивая стеком. Солдаты, закатав рукава и крепко держа автоматы у живота, берут пример с командира – не гнутся под обстрелом. Спустившись на максимально возможную высоту, Эрих Хартман проносится над их головами, приветственно покачав крыльями. Руди отвечает ему взмахом стека. Вскоре вокруг все затягивает серый дым. Так началась для Эриха война, о которой он мечтал, на которую рвался – с изрытой взрывами выжженной степи, проносящейся под крылом.
В самый разгар битвы за Сталинград Эрих был представлен к первой награде – Железному кресту II класса, – и его имя появилось в газетах. По заданию Геринга в расположение части приехал энергичный корреспондент из Берлина, чтобы взять интервью у молодого пилота и его знаменитого командира.
Напряженные бои не оставляли времени для личных переживаний. Эскадрильи поднимались на боевые задания до десяти раз в сутки. Весь световой день кипели воздушные схватки, не прекращались они и по ночам, но в дело вступали уже ночные бомбардировщики и истребители. Часто, едва добравшись до кровати, Эрих падал, смертельно усталый, и, даже не раздеваясь, спал беспробудно до самого подъема. Мысли о Хелене, казалось, покинули его. Он думал, что поборол себя и окончательно отказался от никчемных иллюзий. К тому же Лауфенберг, с которым у Эриха сложились дружеские отношения, познакомил его с девушками, и Эрих даже увлекся одной из них. Симпатичную и веселую связистку из армейского штаба звали Герда Дарановски. Все свободное время они проводили вместе. Эрих чувствовал, что Герда всерьез влюбилась в него. Не чувствуя ничего подобного в ответ, он пользовался ее привязанностью, успокаивая себя извечной надеждой солдата, что «война все спишет». Занимаясь любовью с Гердой, он отдавал себе отчет, что давно пора объясниться с ней, и девушка ждет этого. Она ждала его признания, предложения руки и сердца и уже готова была сказать «да». Но жениться на Герде он вовсе не хотел. Он считал, что ему рано еще связывать себя семейными узами, тем более с женщиной, к которой, честно говоря, он не испытывал ничего, кроме естественного для молодого человека физического влечения.
Награждение Хартмана первым орденом бурно отмечалось в офицерской столовой. Из-за плохой погоды воздушные бои временно прекратились, и летчики позволили себе разгуляться. Лауфенберг обещал привести девочек. Но начиналось все чинно и очень торжественно: с нацистского гимна и приветствия, с гимна Люфтваффе и поднятия флага. Перед лицом всего полка, выстроенного на плацу, Хелене Райч вручила лейтенанту Хартману боевую награду и в короткой речи поздравила его, пожелав успехов. Вечером она ненадолго появилась в столовой. Ее приход поразил Эриха. В парадной темной форме, пошитой по фигуре, при всех орденах, с красиво уложенной прической и неброско, элегантно подкрашенная, она была великолепна. Ее знаменитая горделивая осанка и яркий, запоминающийся взгляд синих глаз завораживали. Она держалась строго, но доброжелательно. Еще раз поздравила Эриха, и у него закружилась голова от тонкого аромата духов, исходившего от нее. На белоснежных манжетах сверкали запонки, украшенные бриллиантами, на галстуке под воротником горели алмазы на высшей награде рейха, которой Хелене была удостоена одной из первых. Переливался большой бриллиант на перстне на безымянном пальце левой руки. Но все эти драгоценности служили только оправой. Затмевая их великолепие, она сама приковывала к себе внимание ослепительной молодостью и красотой. Хелене Райч не зря считалась первой красавицей рейха, его идеалом, его лицом, воплощением нордической красоты древней девы-воительницы. А лучшие актрисы лишь пытались, и чаще всего безуспешно, воссоздать на экране ее образ, скопировать ее черты. Но Хелене невозможно было сыграть. По признанию Геринга, такое было не под силу даже давно и хорошо знавшей Хелене Эмми Зоннеманн, супруге рейхсмаршала, не говоря уже о прочих звездах кино. Не без гордости Геринг заключал, что «его валькирия неподражаема, как сама Германия».
Подняв хрустальный бокал с шампанским, Хелене Райч обратилась к офицерам со вступительным словом и произнесла первый тост «За победу Великой Германии!». Побыв немного за столом, она ушла, давая летчикам возможность повеселиться вволю. За ней последовали начальник штаба и все старшие офицеры. В сопровождении Лауфенберга появились обещанные дамы, в том числе и Герда, возбужденная, счастливая – «особый подарок герою», как выразился шутливо Андрис. Но Эрих даже не обратил на нее внимания. Он был ослеплен и потрясен Хелене. Все вернулось к нему в этот вечер. Он думал только о ней, желал только ее. Неизведанная доселе сила чувства, охватившая его как откровение свыше, привела его к осознанию, что он влюбился. Влюбился с первого взгляда. Он по-настоящему любит Хелене. Он вдруг снова почувствовал захватывающее обаяние женственности, исходившее от нее. Ничего подобного не было ни в Герде, ни в одной из тех женщин, которых он знал до сих пор. Только в Хелене. Она покорила его. Взволновала настолько, что он забыл, на какой высоте она стоит над ним.
Праздник разгорался. Офицеры уже изрядно выпили и вели себя развязно. По углам и в уютных местечках расположились парочки. Кто-то, особенно страстный или просто очень пьяный, решил заняться любовью прямо на праздничном столе посреди столовой. Герда увлекла Эриха в небольшую нишу у окна и, обнимая, стала горячо целовать. Он отвечал ей, но как-то неохотно, невпопад. Все время оглядывался на дверь, все ждал: вот сейчас она войдет, во всем великолепии и блеске. Интересно, что она делает сейчас?
– Ты что, полковницы боишься? – рассмеялась Герда, поворачивая его лицо к себе. И тут за окном он увидел Хелене. Она спускалась по склону к реке. Одна. Сам не понимая, чего желает, он бросил Герду и выбежал из здания столовой, не обращая внимания на возмущенные восклицания связистки. Прохладный ночной воздух немного отрезвил его. Он чувствовал, что пьян, но, в общем, твердо держался на ногах. Влекомый своим чувством, он поспешил за Хелене и довольно быстро нашел ее. Она сидела на стволе поваленной сосны и курила сигарету. Эрих подошел ближе. Хелене оглянулась. Возбужденный, он даже не позаботился о том, чтобы привести себя в порядок, прежде чем предстать перед командиром, как предписывает устав. В распахнутом парадном кителе, на котором болтался приколотый ее рукой новенький «Железный крест», в белой рубашке с расстегнутым воротом, смятой руками Герды, с растрепанными волосами, к тому же изрядно навеселе, он мог заслужить хороший нагоняй. В подобном виде лучше не показываться на глаза начальникам, тем более, таким строгим, как Хелене Райч. Но понимая, что первая заслуженная награда – вполне извиняющее обстоятельство, Хелене сделала вид, что ничего не заметила. Она улыбнулась, взглянув на него, и в который раз про себя отметила, что он красив лицом и великолепно сложен. Как женщина она не могла не замечать этого, но как командир полка не имела права замечать. Что было бы, позволь она себе любоваться отменными внешними данными Лауфенберга, к примеру, да еще с 39-го года, хотя Андрис был вовсе не прочь поухаживать за ней. А теперь, когда погиб Гейдрих, Лауфенберг готов занять «освободившееся место» и ради нее бросил бы всех своих красоток. Но во что тогда превратится служба, если каждый будет давать волю своим эмоциям?! Вернувшись из Праги после прощания с Гейдрихом, Хелене ясно дала понять Лауфенбергу: того, что он хочет, не может быть. По крайней мере, сейчас. Потом? Кто знает, что будет потом. Молодость есть молодость. Все летчики в ее полку были молодыми, в основном холостыми, в личном составе эскадрилий – точно, все интересные собой, в ореоле ранней славы «рыцарей неба». Но этот новичок выделялся особо. И не только дерзостью и смелостью при выполнении заданий, но и природной физической красотой. Высокий, атлетического телосложения, белокурый, с тонкими, мужественными чертами лица: удлиненным овалом и безукоризненно прямым арийским носом. Взгляд светлых, голубых глаз – прям и смел. Хартман был достойным конкурентом Лауфенберга. Но, поскольку так же как и Андрис, не придавал значения своей внешности, они не поссорились, а подружились, чему Хелене была очень рада. Наблюдая за новичком в бою, она не раз убеждалась, что сделала правильный выбор, пригласив его. Про себя она восхищалась его юношеской отвагой и задором, но при разборе полетов нередко отчитывала за ненужный риск, слегка, для профилактики, чтобы не отбить интерес. Ему немного не хватало опыта, что с лихвой компенсировалось его ведущим по 52-й эскадрильи, известным и опытным летчиком. Тот, к слову, весьма похвально отзывался о Хартмане, да и командир 52-й эскадрильи был им доволен. Что ж, опыт – дело наживное. Но уже сейчас Хелене отчетливо видела, что у Эриха есть все предпосылки, чтобы стать выдающимся асом. Пробыв всего несколько месяцев на фронте, он уже вполне мог потягаться с Лауфенбергом. Тому за три года войны уже все надоело, в том числе и слава, и порою лень было лишний раз поворачивать штурвал. Но даже когда Андрис пребывал не в настроении, потягаться с ним мог далеко не каждый. А самое главное – Хартман поразительно быстро учился у Андриса, даже не утруждая того «уроками» и лишними вопросами. Он просто наблюдал за лучшим асом полка и, схватывая на лету, додумать старался сам. Что ж, у него были все данные, чтобы сделать блестящую карьеру, и очень скоро. Ну а успех у слабого пола ему был просто гарантирован. Недавно Хелене видела своего подчиненного с симпатичной радисткой из армейского штаба. Лауфенберг, который знал, всех мало-мальски приятных особ в округе, не исключая местного населения, называл ее, но Хелене не запомнила имени.
– Почему вы оставили свою подругу, лейтенант? – спросила Хелене Хартмана, увидев его рядом, – это нехорошо. Надеюсь, у вас серьезные намерения?
– Такие девочки скрашивают наш досуг, – чуть хрипловатым голосом ответил он, пристально глядя на Хелене.
– Вот как? – она даже слегка растерялась, услышав его слова. «А птенец оперился, – подумала про себя иронично, – уроки Лауфенберга не проходят даром. Он весь полк обучит, ему только дай волю». Однако строгим голосом продолжала: