Валькирия рейха

Гавен Михель

– Могу ли я подождать фрау Райч здесь? – осведомился Эрих сухо, девица надоела ему своими пространными рассуждениями. Горничная окинула офицера оценивающим взглядом. Если только довериться внешнему облику господина офицера, тогда… можно. Но у нее нет никакой возможности задерживаться. Надо позвонить фрейлян Эльзе. Если она разрешит. Оставив Эриха в коридоре и даже не предложив снять шинель, горничная направилась к телефону. С полчаса, не меньше, она куда-то звонила, что-то спрашивала, переспрашивала, объясняла. Эриху показалось, она успела обзвонить всех подруг, у всех спросить совета, стоит ли ей беспокоить фрейлян Эльзу, но самой фрейлян так и не позвонила. Только в самую последнюю очередь она набрала номер и почему-то все время оглядываясь на Эриха, таинственным шепотом информировала хозяйку о его визите. «Неужели в департаменте доктора Геббельса все намного строже, чем в Люфтваффе», – с сомнением подумал Эрих. Наконец, получив от хозяйки добро, горничная тихонько положила трубку и на цыпочках отошла от телефонного аппарата. Эрих с любопытством наблюдал за ее непонятными действиями. В другое время он не преминул бы пошутить над девицей, но из-за отсутствия Хелене у него было не то настроение. Он вздохнул с облегчением, когда торжественно объявив, что фрейлян Эльза разрешила ему остаться в квартире, барышня быстро собралась и удалилась. Эрих остался один. Уже наступила ночь. Он очень устал. Происшествие в Паненске Брецани вымотало его. Не раздеваясь, он лег на диван в гостиной, но сон не шел. Он курил сигарету за сигаретой и ждал. Хелене не возвращалась. Где она? С Олендорфом? Неужели с Олендорфом? Обиделась на него? И зачем он только затеял сегодня с ней разговор о Лауфенберге, да и с самим Лауфенбергом – зачем? Какое его дело, что было между ними до него? А потом с портретом – опять не сдержался. Ведь обещал самому себе не ревновать, по крайней мере, не досаждать ей этим. И опять не справился с чувствами…

На военном кладбище близ мемориала в честь германских героев всех прошедших войн, куда привез Хелене Олендорф, было тихо и пустынно. Она попросила Отто оставить ее одну. Хотя и поздно, кто знает, будет ли еще у нее случай посетить могилу Гейдриха. Сюда на лафете, запряженном шестеркой черных лошадей, его привезли в гробу, покрытом флагом со свастикой. Рота почетного караула СС сопровождала процессию под траурный марш. «Белокурый бог, мистическая фигура, человек с железным сердцем» – так, она знала, величал Гейдриха фюрер на церемонии прощания. Улицы Берлина были погружены в траур, по всей Германии – приспущены флаги. Финальный акт открыла музыка из «Готтердэмеринга» Вагнера. «Лучший из арийцев, – восклицал лицемерно Гиммлер, – твоя смерть равна гибели целой дивизии, проигранному Германией сражению!» Что ж, увидев сегодня преемника Гейдриха, Хелене могла согласиться – проигрыш очевиден. Гиммлер был прав, хотя имел в виду совсем другое. Старые кладбищенские деревья склонились над могилой. Хелене подошла к памятнику. Теперь сюда приводят кадетов СС в назидание и для примера. Встав на колени перед могилой, она поцеловала холодный мрамор. «Я здесь, – прошептала она, не сдерживая слез, – ты слышишь меня? Я пришла. Я была в Паненске Брецани. Я сделала для твоей жены и детей все, что могла. Они в безопасности. Ты слышишь? Я все помню…»

Как долго тянется время. Наконец щелкнул ключ в замке, Эрих сел на диване. Кто это? Хелене? Ее сестра? Он вышел в коридор – Хелене. Одна. «Ну, конечно же, не приведет же она Олендорфа сюда. Все, наверняка, уже произошло, у них было время».

– Где ты была? С Олендорфом? – он спросил, как только она сняла шинель. Даже не повесив ее на вешалку, Хелене обернулась и в недоумении взглянула на него. Потом молча прошла на кухню и поставила кофе.

– Эльза дома? – спросила она, как будто не расслышав его вопроса.

– Нет. Где ты была? – он нервничал, ожидая ее ответа.

– Я не хотела тебе говорить, где я была, – ответила Хелене, усаживаясь за стол, – потому что это касается только меня. Но, чтобы ты не думал, что я была с Олендорфом, я скажу: я была на кладбище, у Рейнхардта. Вряд ли тебе от этого станет легче, но все же это лучше, чем с Олендорфом.

На кладбище. Как он сразу не догадался? Он прислонился спиной к стене.

– Ты очень любила его… – сказал, скорее рассуждая сам с собой.

– Да, я любила, – ответила она, хотя он и не ожидал того, – я никогда не скрывала этого. Я не могу забыть так быстро.

Он слушал, чуть склонив голову и глядя перед собой в пол. Светлые волосы упали на лоб, скулы заострились. Даже не глядя на него, Хелене понимала, что он чувствует, но не могла же она солгать, да и зачем? Лучше определенность.

– Я не могу забыть, – повторила она глухо. Он поднял голову.

– Что ж, понятно. Я возвращаюсь в полк.

– Как, сейчас? – Хелене обернулась, удивившись.

– А чего мне ждать? – он пожал плечами, – я понял, ты ясно выразилась, что ты не любишь меня. Но прости, я не могу сделать тебе ответного «подарка», – он криво усмехнулся, – я люблю. И не могу обещать, что буду смирно сидеть в углу всю ночь, наблюдая, как ты предаешься горестям. Поэтому мне лучше уйти.

– Не надо, – она подошла к нему. Спустя мгновения в спальне он сжимал в объятиях ее тело, наслаждаясь его наготой. Обняв Эриха за плечи, Хелене прижалась к нему, прошептав:

– Рейнхардт… – он отпрянул. Его как будто ужалила змея. От гнева и обиды бешено заколотилось сердце. Он схватил Хелене за плечи и сильно встряхнул ее.

– Очнись, я не снотворное, – зло проговорил он, – не таблетка, которую можно принять и забыться счастливым сном неведения и снова окунуться в романтические воспоминания. Ты для этого оставила меня при себе? Но я люблю тебя. Я хочу любить тебя и обладать тобой, всей, без остатка. Я хочу взаимности с твоей стороны. Потому что без взаимности мои ласки – принуждение. Зачем мне принуждать тебя? Я не желаю быть тенью Гейдриха, пусть даже он был арийским богом, хоть кем! Мне плевать. Я хочу быть самим собой. Это совсем другая история, Хелене. Не продолжение прежней, как тебе хочется. Та кончилась, ее невозможно возродить, – он видел, как она вздрогнула и отвернулась. Осознав, что зашел слишком далеко, смягчился. – Я не делаю на тебе карьеры, ты знаешь, – продолжил тише, – мне хватает славы и заслуг без того. Мне все равно, какие погоны на твоих плечах, Хелене. Меня волнуют твои плечи, когда на них нет погон, когда на них вообще ничего нет, как сейчас. Я готов мириться со всеми условностями. Я понимаю, что пока идет война, иначе нельзя. Но я не сновидение, Хелене. Пойми это. Я живой, реальный человек. Ты слышишь меня? – он снова встряхнул ее за плечи, – повернись ко мне хотя бы. Кому я все это говорю?

– Кому? Наверное, мне, – Хелене легла на спину. Ее длинные темные ресницы поднялись. Она взглянула на Хартмана блеклыми, безрадостными глазами. Произнесла спокойно, как-то отчужденно.

– Я все слышала. Я все поняла. И про тебя, и про другую историю. Но у меня нет другой истории, Эрих. У меня одна история – моя жизнь. И все – в ней.

– А в этой твоей истории, – сухо поинтересовался он, – есть место для меня? Или я опоздал, и все места заняты? – он встал, набросил на плечи звякнувший наградными крестами китель, подошел к окну, отдернул штору – за окном кружился снег.

– Есть ли место для тебя? – переспросила она, – а ты полагаешь, Хелене Райч приглашает к себе в постель каждого встречного? Ты два года со мной. Много ты таких видел? Видел хотя бы одного, кроме себя самого? – пожалуй, впервые за все время, что он знал ее, он услышал, как голос ее сорвался от волнения. Она замолчала и снова отвернулась к стене. Он понял, что напрасно ее обидел. Он подошел и, положив руку на ее обнаженное плечо, хотел извиниться. Но она сделала это первой.

– Прости, – прошептала, обернувшись, – я и сама не знаю, как так получилось. Я знаю, что сделала тебе больно, – продолжала она и в глазах у нее блестели слезы, – но я не хотела, прости. Я понимаю, что нельзя жить прошлым. Но пока еще горечь потери слишком сильна во мне. Все случилось так неожиданно, на взлете, – она сделала паузу, – я даже не успела осознать, что все надежды умерли, не успев осуществиться. Они до сих пор живут где-то в глубине моей души. Я знаю, что должна преодолеть прошлое, жить дальше. Но сердечные раны не лечатся быстро. Нужно время. Зачем ревновать к прошлому? – она провела рукой по его щеке, – ведь тот, другой, к которому ты ревнуешь, он не придет. Его нет. Он – только пепел, постамент на кладбище. Если бы ты был терпимее, ты бы помог и себе, и мне. Сорвавшись с ресниц, слеза прокатилась по лицу Хелене. Он молча обнял ее и наклонился, целуя в губы. Мундир соскользнул с его плеч. Где-то хлопнула дверь. Хелене отстранилась и прислушалась: – Эльза? Это Эльза вернулась?