Валькирия рейха
Шрифт:
А летом 1944 года случился скандал. Да такой, что Хелене едва не ушла в отставку из-за него. Как-то в Минске, в казино, к Эриху привязался весьма подозрительный молодой человек неординарных сексуальных наклонностей. Его привлекла внешность летчика, его молодость и хорошие физические данные.
Скорее всего, гомосексуалист следил за Эрихом, подкарауливая, когда молодой блондин достаточно опьянеет в компании друзей, чтобы можно было, не опасаясь последствий, удовлетворить с ним свои извращенные желания. В тот день праздновали двухсотый самолет, сбитый Лауфенбергом. Гулянка получилась шумная, Эрих действительно сильно напился. Он даже не разглядел в лицо офицера, который, дождавшись, пока он выйдет на улицу, – его тошнило, – напал на него с явным намерением совершить половой акт. Как ни был Эрих пьян и ошеломлен неожиданным нападением, он все же сообразил, кто перед ним, и с отвращением вырвался из его омерзительных объятий, ударив в лоб. Гомосексуалист упал с крыльца на кусты насаждений вокруг казино. Об этом событии Эрих не обмолвился никому из своих друзей, даже Андрису. Ему было противно говорить о таком случае. В казино он случайно столкнулся с Гердой Дарановски. Они не виделись с Волги. Теперь у Герды был новый кавалер, какой-то офицер из штабистов, и выглядела она вполне довольной и счастливой. Дарановски приветливо улыбнулась Эриху, они дружески поболтали и расстались. В тот вечер Эрих очень плохо чувствовал себя. Напрасно он столько пил, к тому же оставался неприятный осадок от общения с педерастом. Надо же, понравился. Да еще как, набросился, словно безумный. Андрис ночевал у одной из своих «заек», как он ласково называл любовниц, и Эрих в комнате был один. Он не пошел сразу к Хелене, хотя знал, что она у себя. Ему было неприятно и стыдно. От того, что напился, от… Да от всего. Он облился холодной водой, покурил. Вроде, стало легче. Но как отделаться от ощущения, что тебя обмазали какой-то гадостью? Тут даже холодный душ не поможет. А что Хелене? Одевшись, он все-таки направился к ней. Спит? Как хотелось обнять ее, прижать к себе ее теплое, разморенное сном тело. Снова ощутить себя мужчиной. Как ни странно, но именно с ней, волевой, властной, решительной на службе, но нежной, уступчивой и беззащитной в постели, он по-настоящему чувствовал себя ангелом-хранителем ее хрупкости и уязвимой утонченности. Этот поразительный контраст ее натуры, скрытый ширмой созданного официальной пропагандой образа, ошеломлял. Он проявлялся не сразу, а проступал постепенно, словно, крошась, рассыпалась невидимая преграда.
Но апартаменты полковницы были закрыты на ключ. Он постучал. Где она? Обычно, когда она ждала его, то оставляла дверь открытой. Все равно никто не войдет – не посмеют. Так где же? Он вышел из жилого здания и направился к штабу. В кабинете командира горел свет. Неужели так и не ложилась? Конечно. Он прошел по темным, пустым коридорам, через приемную, где тоже уже никого не было, вошел к ней. Хелене сидела, склонившись над картой, курила сигарету, в белой рубашке без галстука, ее китель висел на спинке стула.
– Ну, как повеселились? – спросила она, увидев его.
– Да так, – кисло ответил он.
– Почему? Мне ждать от Лауфенберга завтра двести первый самолет, или он пока возьмет отпуск?
Хартман промолчал. Ему не хотелось рассказывать ей о происшедшем. Она внимательно посмотрела на него. Потом достала из ящика стола ключ от своей комнаты и сказала:
– Иди. Я сейчас закончу и приду.
Как сладко было ее обнимать, ласкать ее грудь, плечи. Через несколько дней, сразу после выполнения задания, Райч вызвала его к себе. Когда он появился, она встретила его каким-то странным, пристальным, отчужденным взглядом, словно видела впервые. Эрих удивился. Согласно уставу доложил о прибытии и о выполнении задания. Она, казалось, не слушала его. Коротко и сухо приказала:
– Садись.
Он сел. Она прошла по комнате, вернулась к столу, раздраженно бросила в пепельницу недокуренную сигарету. Отошла к окну. Несколько мгновений стояла молча, глядя в окно и заложив руки за спину. С все возрастающим удивлением и недоумением он наблюдал за ней. Он чувствовал, что-то случилось.
– Позвольте задать вам, капитан, – произнесла она наконец холодно, – один деликатный вопрос. Очень странный вопрос, конечно. Но все же, каким бы странным он ни показался, – она обернулась, – попрошу ответить. В первую очередь, потому, что я обязана его задать вам.
– Пожалуйста, я готов.
– Каковы ваши сексуальные привязанности?
– Что? – Эрих остолбенел. Хелене ли задавать такие вопросы?.. Хелене, с которой он почти два года живет как с женой, делит ложе едва ли не еженощно… К чему все это? Но, тем не менее, взяв себя в руки, он постарался перевести все в шутку. Его задел ее тон, в его голосе прозвучал вызов:
– Я старался не афишировать, но раз ты спрашиваешь так официально, я отвечу: у меня только одна сексуальная привязанность – ты. Что теперь? Я должен жениться? С радостью.
– Замолчи, – она подошла и, наклонившись к нему, спросила, он чувствовал, что она едва сдерживает злость:
– Меня обязала задать этот вопрос военная полиция. Они внесут ответ в протокол, так что поосторожнее на поворотах. Когда ты прекратишь пьянствовать и шляться черт знает с кем? Кто должен расхлебывать плоды твоих похождений?
– А что произошло? – с наигранным равнодушием осведомился он, хотя сам разволновался, – какая-то красотка забеременела от меня?
– Хуже, – прервала она его. – Читай, – и протянула ему бумагу, – распоряжение, подписанное фон Граймом. Отстранение от полетов – это только самая малость. Тебя обвиняют в гомосексуализме. Я должна тебя арестовать и отдать под суд.
Эрих взял документ. Когда он прочел, его прошиб холодный пот. На основании какого-то письменного сообщения, считай, доноса, его обвиняли в извращенных сексуальных наклонностях и аморальном поведении, недостойном офицера. Предполагалось отдать его под суд чести, лишить всех званий и наград. Немыслимо. От прочитанного Эрих потерял дар речи и побелел, как полотно. Но оцепенение сменилось яростью. Он вскочил, схватившись за пистолет.
– Сядь, – резко приказала Хелене.
– Но это же… – возмутился он.
– Я знаю, – оборвала она его. – Я знаю, – ее многозначительный взгляд задержался на его побледневшем лице, – но скажи мне, пожалуйста, – продолжала она жестко, – у каких девок, с которыми ты имел связь, мне теперь собирать письменные свидетельства, что ты – нормальный мужчина, без всяких отклонений. Думаю, они не захотят подписаться под такими показаниями…
Эрих встал. Склонив голову и крепко сжав губы так, что заострились скулы на лице, положил пистолет перед ней на стол. Она отодвинула его. Сказала уже мягче:
– Возьми. Я еще не говорила с фон Граймом. Но он знает, я так просто не отдаю своих офицеров. Надо разобраться с этим делом. Иди. И пока никому не говори, даже Андрису.
Он провел тяжелую, бессонную ночь. Несмотря на сильную усталость, не сомкнул глаз, а наутро узнал от Лауфенберга, что Райч улетела в Оршу, к генералу фон Грайму. Известий от нее не было весь день. «Рихтгофен» поднималась в воздух и снова садилась. Эрих вел бой как на автопилоте, его сознание не фиксировало происходящего. Он не мог заставить себя сосредоточиться на текущем моменте. Его душу разрывали ненависть, негодование по отношению к неведомому обидчику, имя которого ему не терпелось узнать, чтоб расквитаться, как положено между мужчинами, а не проституциирующими рецидивистами-педерастами, кровью, а не доносами. Весь день он прожил только на привычке, напряженно ожидая возвращения Райч. Тем временем в Орше Хелене стояла перед генералом.
– Я понимаю ваши чувства, полковник, – произнес строго фон Грайм, – признаюсь, я сам был поражен, получив такую информацию. Капитан Хартман – лучший летчик нашей истребительной авиации. Но ничего не поделаешь: офицерский кодекс чести велит поступать определенным образом.
– Хартман невиновен, – ответила убежденно Хелене, – Это клевета.
– Хотел бы я знать, на чем основана ваша уверенность, – генерал фон Грайм с сомнением взглянул на нее: – невиновность, как и виновность, надо доказать.