Валькирия рейха
Шрифт:
– Дорогая моя, неужели мы все-таки встретились! Какая живая душа смогла пробраться сюда, в этот ад, – всхлипывала Магда, – здесь сущий ад, Хелене.
– Я пробралась, к тому же я не одна, – Хелене ласково погладила ее по волосам, – со мной мои летчики…
– А где они? – Магда с недоумением посмотрела на нее.
– Они ведут сражение, но скоро будут здесь, я уверена. Ты не видела Эльзу? – с тревогой спросила она о сестре.
– Она была в бункере, – ответила Магда растерянно, – но с утра… – фрау Геббельс пожала плечами, – куда-то ушла. Надо спросить у Йозефа. Возможно, он послал ее с поручением…
Появился Гитлер. С низко склоненной головой, дрожащими руками и потухшим взглядом. Хелене едва узнала фюрера – так он состарился и изменился. На глазах у него были слезы, лицо – мертвенно бледное. Доклад фон Грайма немного оживил его. Фюрер долго жал руку генералу, потом подошел к Райч: – Какая вы смелая женщина, Хелене, – воскликнул он, – я рад, что не ошибся в вас!
– Мой фюрер, – Хелене подняла руку в нацистском приветствии, – мои летчики ведут бой над Унтер-ден-Линден…
На лице Гитлера отразилось некое подобие улыбки.
– Значит, в мире еще остались верность и отвага, – почти прошептал он.
Хелене показалось, что он сейчас упадет. Она поддержала его под локоть.
– Нет, нет, ничего, спасибо, – фюрер снова как будто улыбнулся, но глаза его остались трагически неподвижными, голова опять упала на грудь. Без всякого перехода он заговорил о предательстве Геринга и о его телеграмме.
– Это ультиматум, наглый ультиматум! – воскликнул фюрер, – ничего теперь не осталось. Вы только вообразите себе, – рассказывал он фон Грайму, – что мне пришлось пережить. Нарушение клятв, сплошное предательство, а теперь еще Геринг! Все кончено. Нет такой несправедливости, которая не выпала бы на мою долю… – все молчали. Внимательно посмотрев на фон Грайма, Гитлер торжественно произнес: – Я назначаю вас, генерал, преемником Геринга на посту главнокомандующего Люфтваффе. От имени немецкого народа я жму вашу мужественную руку…
Барон фон Грайм был глубоко тронут. Фюрер пригласил его остаться в бункере.
– Ваши летчики также могут прийти сюда, – обратился он к Хелене.
– Я бы хотела, чтобы смогли, – ответила она и пояснила, заметив недоумение Гитлера: – Чтобы они остались живы после сегодняшней схватки.
– Ваш подвиг, – произнес фюрер, неожиданно выпрямившись, и довольно громко. – Ваш личный подвиг, Хелене, и подвиг ваших пилотов будет золотыми буквами вписан в историю германской авиации. Я верю, эта история не прекратится, какая бы судьба ни постигла нас теперь…
– Хайль Гитлер! – Хелене взмахнула рукой в приветствии. Ей хотелось хоть как-то приободрить и поддержать маленького сгорбленного человечка, стоявшего перед ней. Она ведь помнила его другим. Но против воли слезы отчаяния наворачивались у нее на глаза. Она не представляла себе в Баварии, что положение настолько безнадежно.
– Выключи зажигание, – сказал Эрих по рации Лауфенбергу. Тот садился на площади перед Бранденбургскими воротами практически вслепую. Андрис был ранен, кровь заливала ему глаза, и единственным ориентиром для него служили команды Хартмана.
– Я ничего не вижу, Эрих, – сказал он товарищу, – далеко еще?
– Нет, совсем немного. Дожимай ручку на себя. Теперь – все, – шасси самолета наконец-то коснулись брусчатки на площади. Отогнав свой «мессершмитт» в укрытие и накрыв его пятнистой сеткой, Эрих бросился к самолету Лауфенберга. Он стоял посреди площади, и его в любой момент могло накрыть снарядом.
– Открывай кабину! – крикнул он, подбежав. Лауфенберг с трудом исполнил его требование. Подхватив друга под руки, Эрих вытащил его из кабины и оттащил в сторону, к ближайшему дому. Потом по ступенькам подвала – вниз. Здесь пули не достанут.
– Как ты? – спросил он обеспокоенно.
– Нормально, – ответил Лауфенберг.
– Тогда жди меня здесь, надо укрыть самолет, он еще пригодится, – Эрих быстро выбрался наверх. Лауфенберг только махнул ему вслед рукой, мол, делай, что нужно, не обращай на меня внимания. Снова – к машине. Шальной снаряд разорвался у самого шасси, чудом не покалечив. «Надо быстрей, – мелькнула у Эриха мысль, – уже заметили, сейчас пристреляются…» Едва самолет отъехал, взрыв ухнул как раз на том месте, где он только что стоял. Еще бы несколько мгновений – и крышка. Укрыв самолет Андриса рядом со своим, Эрих устремился через площадь, к дому, в подвале которого оставил Лауфенберга. Вокруг свистели пули. То перебежками, то ползком, он добрался до цели. Андрис сидел на полу и пытался перевязать себя. Разорвав медицинский пакет, Эрих помог ему наложить повязку.
– Ну как? Полегчало? – спросил он, наклонившись к другу.
– Полегчало, – кивнул Лауфенберг и сразу пошутил: – Нам бы сейчас в фюрер-бункер, перекусить чего. Может, и горючего нальют.
– Откуда?
– Из цистерны фюрера. Должен же быть у него неприкосновенный запас. Я имею в виду не только горючее для самолетов, нам и самим не помешало бы…
Эрих засмеялся:
– Это точно. А ты знаешь, где фюрер-бункер?
– Нет, но полагаю, где-то рядом с рейхсканцелярией, – ответил Андрис спокойно, – Берлин теперь город маленький, не заблудимся. Они выбрались из подвала. Перестрелка усилилась. Вдруг за грудой вздыбленного асфальта Эрих увидел Хелене. Держа автомат наготове, она пробиралась между руинами, пригибаясь под обстрелом.
– Хелене! – он был уверен, что она не услышит его из-за чудовищной какофонии разрывов и скрежетания. Но вот недалеко ударил снаряд. Хелене отпрянула за угол дома. Потом выглянула оттуда и за рассеявшимся облаком дыма увидела их.
– Хелене!
Забыв об опасности, она побежала к ним. «Сумасшедшая, – у Эриха оборвалось сердце, – только один выстрел – и все. Нельзя же так открыто!»
– Живы! – подбежав, она упала на колени и обняла их обоих. Эрих крепко прижал ее к себе.
– Зачем, Хелене? – упрекнул он, – зачем так рисковать? Мы бы сами…
– Я так рада, что вы живы! – воскликнула она, перебивая и встревоженно спросила Андриса:
– Что с тобой? Это серьезно?
– Не знаю, – пожал плечами Лауфенберг. – Вроде, не очень.
– Надо немедленно в фюрер-бункер. Там, наверняка, есть врач, – заторопилась Хелене, – фюрер приглашает вас..
– Надо пойти, раз такое дело, – скептически усмехнулся Лауфенберг, – фюрер приглашает…