Валютный извозчик
Шрифт:
— Смерть — это полное отмирание всех нервных клеток. Не клиническая, после которой человека еще можно оживить, а биологическая, И если согласиться с тем, что отмирание клеток во время биологической смерти — явление, аналогичное торможению клеток во время сна, то можно предположить, что в момент смерти человек видит сон. И последний сон будет казаться умирающему во столько раз длиннее обыкновенного, во сколько раз количество клеток, отмирающих при смерти, больше количества клеток, тормозящихся во время сна.
Низкий голос
— Это колоссальная цифра. Если подсчитать, то получится, что пять минут между клинической и биологической смертью покажутся умирающему двадцатью пятью веками. Вы только представьте себе: двадцать пять веков! Не двадцать пять лет, а двадцать пять веков. А разве это не означает, что человек вечен? И стоит ли после этого бояться смерти? Так будет для каждого из нас. У каждого будут свои двадцать пять веков. Сладкие сновидения увидят те, кто не совершил в жизни ничего предосудительного. Страшны и полны кошмаров будут сны тех, у кого нечиста совесть. Не означает ли это, что грешнику уготованы двадцать пять веков ужасов, угрызений совести, страха, ада, а праведнику — двадцать пять веков райских снов, сладких встреч с близкими? Глупым людям — немудреные мелкие горести и радости. Великим — двадцать пять веков, полных мыслей и открытий.
Она замолчала. Потом заговорила снова, но теперь голос у нее уже был другой, обыкновенный, без эмоций:
— Так это или нет, кто скажет!
Электра встала и открыла дверь в сад. Я понял, что она хочет поговорить со мной наедине. И поднялся тоже. Мы вышли в сад.
— Вы приехали ко мне, чтобы по заданию своего начальства просить поддержать этих мерзавцев?
— Да. Я получил такое указание.
— Я хочу слышать ваше мнение. Не мнение вашего начальства, а ваше.
— Я не знаю. Я согласен на все, лишь бы избавиться от Горбачева.
Электра помолчала. Потом резко повернулась к мне:
— Что я должна сделать?
— Осудить путчистов. Сказать мне, что порываете с нами. И наговорить массу грубостей.
— Считайте, что я вам это сказала.
— Выгнать меня, наконец, — я не переворачивал пластинку.
— Я вас выгоняю. Только не уходите.
Я хотел продолжить, но она остановила:
— Может быть, вам лучше остаться у нас в стране?
— Я еще не решил.
— Если вам будет нужна моя помощь…
Она подошла ко мне вплотную, и я почувствовал дурманный запах ее духов и помады.
— Если вам будет нужна моя помощь, вы можете обратиться ко мне при любых обстоятельствах. При любых обстоятельствах.
Она была близко-близко. Я опустил глаза. Я не знал, что делать: Кики, Лоретта, Ася, здесь все просто. Но великая актриса…
Она как будто поняла, шлепнула меня по плечу:
— Пошли к моим дамам. А мои слова запомните. Я ваш друг. Друг при любых обстоятельствах.
Мы вернулись на террасу.
Там продолжали спорить
— Я проконсультировалась у специалистов по поводу вашей теории. Они утверждают, что с научной точки зрения как раз все наоборот. Сновидения возникают тогда, когда отдельные участки головного мозга остаются незаторможенными.
Но Электре теория понравилась:
— Не разочаровывай меня.
На экране снова реклама.
Я посмотрел на часы. Пора. Я встал.
— Жалко, что вы быстро уходите, — жеманно процедила дама-писательница.
— Действительно очень жалко, — деловито отозвалась дама-критик. — Сейчас очень интересно послушать человека из России.
Я остановился у дверей:
— Кстати, про историю со снами. Один мой друг, человек совершенно праведный, подъехал к бензоколонке заправить машину. А колонка возьми да взорвись. И он вместе с ней.
— Ну и что? — дама-писательница удивленно подняла брови.
— А то, что бедняга остался без нужных пяти минут и без двадцати пяти веков блаженства. Так что всего в жизни не предусмотришь.
56. Даже у длинных историй бывает конец
В гостинице я был в половине первого. Сразу же позвонил в посольство. Тростников уехал домой обедать. Домашний телефон его я знал.
— Как в отношении семги под малиновым соусом?
Он все понял и не спросил, кто я.
— За вами заехать?
— Я за рулем. Через сколько будешь?
— Через двадцать минут.
Тростников появился через полчаса.
— Десять минут ушло на объяснение жене? — спросил я.
— Она очень неправильно поняла события в Москве. — Он засмеялся. — Считает, что нам теперь работать не надо.
— Не могу сказать, что я очень уж другого мнения. Но все-таки.
— Я задержался, поскольку ездил в посольство, на всякий случай прихватил ваш швейцарский паспорт и документы к нему. Подумал, могут вам понадобиться. Молодец, просто молодец.
— Как вы и сказали, отлет из Монреаля и прилет в Рим проставили.
Я взял документы.
— Где Кузякин? Не объявлялся у вас?
— Нет. Не объявлялся.
— Что-нибудь особенное произошло в посольстве за два-три дня до московских событий?
— Ничего.
— Припомни. Что-нибудь необычное.
Он покачал головой.
— Ладно. Прости. Возвращайся к жене.
— А вот это уж нет. Перекусим — и в «партком»?
— Перекусим — согласен, а в «партком» как-нибудь в следующий раз.
После обеда я отправился в отель. В три вышел на улицу и из автомата вблизи площади Испании позвонил Лоретте в госпиталь.
— Я хочу…
Она меня оборвала:
— Приезжай прямо сейчас к госпиталю.
Это что-то новое. И вряд ли приятное.