Вампиры: Когда ночь сменяет ночь Книга 2
Шрифт:
— Меня обратил Арент.
— Madonna mia! — выпалил Лодовико. — Этого я не ожидал! Арент?.. Какими травами ты опоила этого изверга, чтобы он настолько забылся?
Акеми хлопнула его по руке, я с трудом сдержала улыбку, но Лодовико на этом не успокоился:
— Теперь понятно, почему ты не боишься Эдреда, poverina[1]. Честное слово, с поклонниками тебе не везёт. Но всё же — Эдред? Неужели не нашлось никого более вменяемого?
До сих пор я не опровергала предположений Лодовико о том, что Эдред — мой избранник, но сейчас решила включить в счёт откровенности и этот пункт:
— Нет, не Эдред. Доминик. Ради него я согласилась на бессмертие, которое всегда считала проклятием. Оно и не было ничем другим, пока рядом находился Арент. Мне удалось бежать, но каждое мгновение моего существования с тех пор пронизано страхом, что рано или поздно он меня найдёт. Если это произойдёт, я первая буду молить о конце света. Но мне непонятно, почему ваши попытки предотвратить его настолько слабы.
Видимо, Лодовико был действительно ошарашен, потому что, против своего обыкновения, даже не перебил на полуслове, а дождался, пока я закончу:
— И каким образом тебе удаётся скрываться от своего padroncino[2], piccolina? Я думал, это невозможно…
Удлинённые веки Акеми вдруг взлетели вверх, словно она очнулась ото сна.
— Сэннины не будут с тобой говорить, даже если я скажу, где их найти. Но обещаю дать знать, как только сама решусь показаться им на глаза. Ты будешь меня сопровождать и сможешь спросить их обо всём.
Лодовико собрался было возмутиться, но изящные пальчики Акеми легко опустились на его губы.
— Спасибо, — кивнула я. — Ну а до того — как насчёт корейского клана? Или и они знакомы с твоим милым, и им тоже не стоит показываться на глаза?
Фарфоровое личико Акеми стало холоднее зимнего дня.
— Не думай, что отвести тебя к сэннинам я согласилась в благодарность на твою откровенность. Меня восхищает твоё мужество. Но не проси большего, чем я могу тебе открыть.
Едва речь заходила о таинственном клане, Акеми будто подменяли: от мягкости и деликатности не оставалось и следа. Я уже спрашивала Андроника о возможных причинах подобной реакции, но он лишь неопределённо повёл бровью:
— Ярость часто скрывает за собой страх.
— То есть она боится этих корейцев больше, чем Судного Дня?
— Кто знает.
После разговора с Акеми моё желание выяснить про загадочный клан начало здорово смахивать на одержимость. Доминик не мог сказать о нём ничего конкретного. Профессор Вэнс пообещал обратиться к коллегам, специализирующимся на корейской истории и культуре — возможно, они смогут дать какую-то информацию. Но надежды на это было мало: уж если для бессмертных существование клана окутано тайной, каким образом люди могли знать о нём? Пару раз я задумалась о том, чтобы всё же начать поиски озера, дающего ответ на любой вопрос. Но в одиночку бы я далеко не продвинулась, а Доминик был занят своей одержимостью — поисками первых бессмертных. Кроме того, он и Винсент регулярно встречались с другими нам подобными, чтобы быть в курсе всего, что происходило в нашем бессмертном обществе. Я испытывала сильное искушение обратиться за помощью к Эдреду, но, верная данному Доминику обещанию, полуофициально распрощалась с ним вскоре после маскарада. Не знаю, дошла ли до Эдреда цель моего визита, но пока найти меня в нашем мире он не пытался.
В монастыре я не появлялась уже несколько ночей. Хотя, если бы поддалась уговорам Доминика, отсутствие затянулось бы на дольше.
— Чёртов монастырь! — возмущался он. — Кто бы мог подумать, что однажды моими соперниками станут унылые монахи!
— У меня ведь тоже есть "соперницы". Или, может, напомнить, что, разыскивая первых бессмертных, ты прежде всего ищешь обратившую Толлака?
Доминик рассмеялся и опрокинул меня на кровать.
— Ты никогда не говорила, что тебя это беспокоит.
— А ты теперь хочешь сказать, что должно?
Доминик снова рассмеялся и, наклоняясь ко мне, довольно прошептал:
— Ревность тебе идёт. Даже притворная…
Монастырь встретил меня обычным безмятежным спокойствием. Я немного послонялась среди развалин часовни, послушала пение соловья и неторопливо направилась в библиотеку. Отец Энтони ещё оставался с семьёй почившего друга — для вдовы усопшего произошедшее было тяжким ударом, и преподобный отец всячески старался поддержать несчастную женщину. Как только он вернётся, я, пожалуй, отложу религиозные тексты и символы, и всё же займусь сбором сведений о Корее. Может, мне попадётся хотя бы какое-нибудь упоминание об этом дурацком клане… Я резко остановилась на пороге библиотеки — она была освещена. С дивана неуверенно поднялась худая фигурка, и на меня уставились светлые, привычно испуганные глаза демонёныша. Не показав удивления, я подошла к столу, за которым обычно сидела, и не слишком дружелюбно поинтересовалась:
— Что ты здесь делаешь?
Он судорожно сглотнул и пробормотал:
— У нас завтра тест, я должен подготовиться… Брат Клеомен разрешил…
— В самоме деле?
Демонёныш торопливо кивнул. Уже не обращая на него внимания, я разложила перед собой манускрипты. Задержавшись возле часовни, я появилась в библиотеке позже, чем обычно. Скорее всего, преподобный брат решил, что этой ночью я не приду совсем, и позволил своему воспитаннику остаться здесь, сколько тот пожелает. Мальчик снова опустился на диван и раскрыл какие-то тетради. Наступила тишина, нарушаемая только биением его сердца. Не знаю, насколько важной была подготовка, но демонёнок таращился больше на меня, чем в свои записи. Под конец мне это надоело, и я довольно резко заявила:
— Ответы на завтрашний тест на моей коже не проступят, как бы долго ты ни смотрел.
Демонёныш смутился, лицо залилось краской, и он поспешно уткнулся в учебник. Однако его смущения хватило ненадолго. Ещё не раз в продолжении ночи я чувствовала на себе его взгляд. Он смотрел украдкой и быстро отводил глаза, по всей видимости надеясь, что я ничего не замечу. Я же была слишком занята расшифровкой рукописей, чтобы его разубеждать. Мы так и не обменялись больше ни словом. Уже перед самым рассветом я поднялась из-за стола, мальчик на диване тоже зашевелился.
— Ещё не спишь, — безо всякого выражения констатировала я.
Он осторожно встал с дивана, глядя на меня, как мне показалось, с опаской. Все, что я прочитала за эту ночь, было сплошным разочарованием — ничего, что хотя бы немного приблизило нас к цели. Меня это страшно злило, и боязливая настороженность маленького полудемона была сухой веточкой, подброшенной в тлеющие уголья.
— Какого дьявола ты торчишь здесь, если так меня боишься? — не сдержавшись, гаркнула я.
Мальчик вздрогнул, на лице мелькнула растерянность.