Вампиры. A Love Story
Шрифт:
«Никогда еще мне не было на Рождество так грустно и одиноко», - думает Густаво, возя шваброй по полу у холодильного отделения, вход в которое прикрывает пластиковое полотнище.
«Я как тот козел-бедняк из книги «Жемчужина»: захотел хоть немного пожить, как человек, и потерял все. Ну правда, неделю не просыхал, а моей «жемчужиной» оказалась синяя прошмандовка, затрахавшая меня до полусмерти. Только все равно грустно». Густаво рассуждает по-испански, получается куда более романтично и даже с оттенком трагизма.
Из холодильника доносится какой-то шум. Густаво берет швабру наперевес. Что еще за черт? Густаво вообще-то не очень любит оставаться в магазине один. Но тут стекло высажено, кому-то надо сторожить, оплата двойная, да и вдали от дома куда подашься, вот Густаво сам и вызвался на ночную работку. Пришлет домой лишнюю сотню, глядишь, - Мария и забудет о тех ста тысячах, которые он ей обещал.
За пластиковым полотнищем мелькает неясный силуэт. Здоровяк мексиканец крестится и пятится назад, тыча перед собой шваброй. Со щетки льет, на линолеуме уже лужицы. Штабель пакетов с йогуртом в молочном отделе вдруг рушится вниз, будто кто-то нарочно спихнул их, чтобы не загораживали вид.
Густаво роняет швабру и мчится к выходу, бормоча слова молитвы к Богородице вперемешку с ругательствами. За его спиной слышится топот. Это кто-то преследует его или просто в магазине такое эхо?
Выскочить на улицу, и подальше, подальше от этого места, - стучит у Густаво в голове.
На крутом повороте у прилавка с мясопродуктами уборщик поскальзывается и чуть не падает. Одна его рука касается пола, вторая нашаривает на поясе ключи.
Сзади доносится топот, не эхо; босые ноги быстро шлепают по линолеуму - и все ближе, ближе. Он и дверь-то открыть не успеет, тут обернуться некогда: промедлишь секунду - и пропал. Густаво издает вопль и несется к кассам мимо стоек с конфетами и жвачкой, спотыкается и грохается на первый же аппарат, и его накрывает лавина из карамелек и журналов. Уборщик барахтается в заголовках вроде «Я вышла замуж за снежного человека», или «Космические пришельцы завоевывают Голливуд», или «Наши улицы - место охоты для вампиров» и тому подобной чепухе.
Стряхнув с себя груду цветной бумаги, Густаво ползет. По-пластунски, быстрыми движениями, словно ящерица по раскаленному песку. Но он уже обречен. Страшная тяжесть обрушивается ему на спину, отшибая дыхание. Густаво пытается вдохнуть, но что-то хватает его сзади за волосы и задирает голову. Слышится хруст, в нос ударяет запах гниющего мяса. Перед глазами мелькают огни, банки с мясными консервами и радостный эльф на коробке с печеньем. Неведомая сила волочит его по проходу.
В отделе деликатесов темно и жутко.
– Наше первое Рождество вместе.
– Джоди целует Томми в щечку и слегка шлепает по заду.
– Ты приготовил для меня приятный подарочек?
– Привет, ма, - говорит Томми в телефонную трубку.
– Это Томми.
– Томми, милый. Мы тебе весь день названивали. Я-то думала, ты на Рождество приедешь домой.
– Ты знаешь, мама, я сейчас на руководящей должности в магазине. Дел - тьма.
– Устаешь на работе?
– Еще бы. Иногда вкалываю по десять-пятнадцать часов в день. Выматываюсь.
– Очень хорошо. А страховка у тебя есть?
– Самая лучшая, ма. Я весь такой несгораемый-пуленепробиваемый.
– Отлично. Ты уже не работаешь в этой отвратительной ночной смене?
– В определенном смысле работаю. Бакалея, вот где крутятся денежки.
– Ты бы перешел в дневную смену. Приличные девушки по ночам не работают.
Именно в этот момент, в ответ на предостережение матушки Флад, Джоди задирает блузку, сверкая голой грудью, и кокетливо хлопает ресницами.
– Но я уже повстречал приличную девушку, мама. Она учится на монахи… э-э-э, учительницу. Помогает бедным.
Джоди щиплет Томми и, хихикая, убегает в спальню. Томми кидается было за ней и чуть не грохается на пол.
– Ой.
– Что такое, сынок? Что стряслось?
– Ничего, ничего, ма. Я просто хватил с ребятами гоголя-моголя и поперхнулся.
– Милый, ты там наркотиками не увлекаешься?
– Нет, ничего подобного.
– А то папочке полагаются льготы на лечение сына от наркомании, но только пока тебе не исполнился двадцать один. Можем воспользоваться. Ты купи авиабилет подешевле и приезжай. Тетя Эстер всегда рада тебя видеть, даже если ты на «крэке» сидишь.
– И я всегда рад ее видеть. Мам, я звоню поздравить с Рождеством. Желаю тебе…
– Подожди, радость моя, с тобой папочка хочет поговорить.
– Привет, спиногрыз. Ты там во Фриско не приблатнился еще?
– Привет, пап. Счастливого Рождества.
– Наконец-то ты позвонил. Мама ужасно за тебя волновалась.
– Все дела. Бакалейный бизнес, сам понимаешь.
– Работаешь много?
– Стараюсь. Наш профсоюз не разрешает работать больше шестидесяти часов в неделю.
– Ну старайся, старайся. Как там старушка «вольво», на ходу?
– В лучшем виде.
«Вольво» сгорела дотла в первый же день, как только Томми прибыл в Сан-Франциско.
– Швейцарцы умеют делать машины, а? Перочинные ножи - фуфло, но автомобили у мерзавцев качественные.
– Шведы, не швейцарцы.
– Что ж, фрикадельки у них тоже вполне на уровне. Мама жарит мне во дворе индейку во фритюре. Что-то дыму больно много. Пойду гляну. Никак масло не закипало - сегодня всего градусов десять.
– Здесь тоже холодновато.
– Похоже, навес занялся. Бегу.
– Давай. Я люблю тебя, папа.
– Звони матери почаще, а то волнуется. Ого, и машина загорелась. Пока, сынок.
Через полчасика, когда они пьют кофе, сдобренное кровью Уильяма, в дверь опять звонят.
– Это начинает действовать на нервы, - замечает Джоди.
– Позвони своей маме, - предлагает Томми.
– Я открою.
– Снотворное, что ли, ему давать, чтобы не так сильно надирался перед кровопусканием?
Звонок опять дребезжит.
– Просто надо дать ему ключ.
– Томми подходит к пульту у двери и нажимает кнопку.