Вампиры. A Love Story
Шрифт:
Темная машина остановилась за несколько домов от двора Джеффа.
Джефф повернулся, чтобы провести свой коронный удар, но концентрация была уже не та. Слишком сильно закрученный мяч завертелся на ободе, минуя корзину, свалился вниз, подпрыгнул и покатился под уклон. У кустов можжевельника Джефф догнал его, но не смог подхватить, и мяч скрылся во мраке.
Джефф поставил недопитую бутылку на землю и полез в кусты. Ну а дальше… Ничего хорошего, сами понимаете.
Фрэнсис Эвелин Страуд берет трубку, как и положено, на втором
– Алло.
– Привет, мама. Это Джоди. Счастливого Рождества.
– И тебе тоже. Что-то ты поздновато.
– Я понимаю, мам. Я бы раньше позвонила, да занята была.
Тоже мне занятие, думает Джоди про себя. Лежишь и лежишь.
– Занята? Ну разумеется. Ты получила посылку?
Посылка.
Что- нибудь дорогое и бесполезное: кашемировый бизнес-костюм, веселенькое украшение из собачьих зубов или рыбьих костей -словом, вещь для пожилой преподавательницы или престарелой шпионки с пропитанной цианистым калием иглой в носке туфли. Да еще и отправлено на старый адрес.
– Да. Я ее получила. Прямо не терпится надеть.
– Я послала тебе полное собрание сочинений Уоллеса Стегнера в кожаном переплете, - сухо поясняет мама.
Черт! Джоди замахивается на Томми - зачем заставил позвонить? Тот уворачивается и грозит ей пальцем.
Ну как же. Стегнер, гордость Стенфорда. В тот год, когда отменили раздельное обучение для юношей и девушек, мама как раз поступила в Стенфорд и теперь не упустит случая, чтобы не уколоть этим Джоди. Папаша тоже учился в Стенфорде. Джоди сам бог велел оказаться там же, и она очень разочаровала родителей, когда поступила в университет Сан-Франциско и не закончила.
– Тоже неплохо. Наверное, почтальон никак меня не застанет.
– Опять переехала?
Миссис Страуд тридцать лет живет в Кармеле, по неизменному адресу. Ковер и занавески не выдерживали больше двух лет, но дом оставался все тот же.
– Да, что-то нам тесновато стало. Томми теперь работает дома.
– Нам? Ты так и живешь с этим начинающим писателем!
Словосочетание «грибковая инфекция» мама произнесла бы с той же интонацией.
Джоди пишет на отрывном листке:
Не забыть оторвать Томми руки и отлупить ими же.
– Да. Так и живу с Томми. Его номинировали на стипендию Фулбрайта.
– Хорошо проводишь Рождество?
– Замечательно. Твоя сестра притащила этого мужика.
– То есть своего мужа Боба?
Мама ни в грош не ставит мужчин с тех пор, как отец Джоди сбежал с молоденькой.
– Его зовут Боб, мама. Он с нами в школу ходил. Ты его знаешь с девяти лет.
– У нас на столе копченая индейка, замечательное фуа-гра и закуска из лесных грибов.
– Все доставлено в уже готовом виде?
– Разумеется.
– Да уж конечно.
А как же иначе. Маме и в голову не приходит, что для удовлетворения ее прихоти кто-то вынужден вкалывать в Рождество.
– Подарок я тебе отправлю посылкой, мама. Мне пора. У Томми приглашение на банкет в честь его могучего интеллекта.
– В Рождество? Да чтоб тебя.
– Он еврей.
Телефон доносит до Джоди глубокий вздох.
«Это еще облегченный вариант, мамочка. А если бы я тебе сказала, что он покойник и что это я его убила?»
– Ты мне этого не говорила.
– Ой, говорила. Ты просто стала забывать мелочи, мама. Перед банкетом мне еще надо сделать Томми пирсинг на пенисе. Пока.
Джоди вешает трубку.
На протяжении почти всего разговора Томми танцевал перед ней и кривлялся. В голом виде. Но стоило ей повесить трубку, как он прекратил.
– Я говорил тебе, что меня беспокоит твое моральное состояние?
– И я слышу это из уст типа, который полирует себе мошонку моим красным шарфиком, пока я по телефону поздравляю мамочку с Рождеством?
– Проехали уже. Возьми себя в руки.
Доктор Дрю - Дрю Маккомбер - самородок, фармаколог-любитель и врач-ветеринар Зверья - боялся темноты. Страх мелкой кикиморой забирался ему в душу и доводил до холодной дрожи все четыре года работы в ночную смену в универсаме «Марина». Штука тут была вот в чем.
Дрю просыпался вечером в своей круглые сутки залитой оранжерейным светом квартире, проезжал четыре квартала по ярко освещенным улицам к сверкающему разноцветными огнями универсаму, заканчивал работу утром, когда солнце уже взошло, возвращался домой и ложился спать все при том же оранжерейном свете, прикрыв глаза атласной маской. Тьма навещала его так редко, что превратилась в опасного чужака.
В рождественскую ночь, ближе к полуночи, Дрю с темными очками на носу сидел в своей гостиной в окружении полутораметровых кустов конопли, каждый в отдельном горшке, и смотрел телевизор. По кабельному показывали фильм о любовной связи англичанки, хозяйки поместья, с трубочистом.
(Из- за своего графика и постоянного недоедания Дрю так и не завел себе девушки. До встречи с Синью сексуальная жизнь доктора проходила в печальном одиночестве, и -вздох - явно останется таковой и в будущем.)
Всякий раз, когда покрытая сажей рука трубочиста шлепала помещицу по напудренной заднице, темный отпечаток на мраморно-белой коже омрачал сознание Дрю и лишал возбуждение радости. Печаль прочно поселилась в гостиной, и даже конопля была не в силах ее развеять.
И тут (совсем как в фильме «Эректо, щедро одаренный разносчик пиццы, бог любовных сходок») в дверь постучали.
Дрю привел свой туалет в порядок и продрался сквозь джунгли на кухоньку к монитору. Камеру он установил еще до того, как его доктор выписал ему рецепт, который мог до некоторой степени оправдать в глазах властей его увлечение растениеводством («пациент жалуется на перемежающуюся депрессию, назначено три грамма каннабиса каждые три часа - ингаляции, перорально или рекально»).