Ванька-ротный
Шрифт:
— А ты сам давно в разведке? — спросил я.
— Целый месяц. Дружки мои, с которыми я вместе пришел в пехоту — кто убит, а кто с ранением в госпиталь отправлен.
— А я вот добровольцем пошел в разведчики, а попал в полковые охранники, вот и остался жив. Разве знаешь, куда повернет судьба и фортуна?
— А сам-то откуда?
— Я из Сибири, капитан, из Кемерово. Есть такое место в Сибири. А вы, капитан, при штабе полка будете служить? Встретимся когда вот так, вроде как знакомые.
— Не знаю, куда пошлют. Вот до утра доживем. Командир полка решит, где мое место будет.
— А что, немец по полю всегда так бьет?
— День и ночь молотит, спасу никакого нет. А что ему не бить! У него снарядов, считай, по паре сотен в день на каждое орудие. На него вся Европа работает. Что-то вы не курите, товарищ гвардии капитан? В полку, видать, с махоркой туго. Стесняетесь у солдат спросить на закрутку? Берите, не стесняйтесь! — и солдат протянул мне кисет. Я зачерпнул щепоть махорки, завернул в обрывок газеты и прикурил. Достав пачку "Беломора", я угостил их папиросами.
Разговор обрывается как-то сам собой. Я достаю из планшета листок писчей бумаги, беру карандаш и начинаю писать письмо |в Москву|. "Здравствуй дорогая Августа, я благополучно добрался до своей части…". Обычай — это, наверное, привычка людей? Как будто по дороге в глубоком тылу ходить опасно, а здесь, на фронте, вблизи передовой я снова в безопасности, как у Христа за пазухой. Часам к двум ночи все угомонились, устроились в тесноте и завалились спать. Один дежурный телефонист остался сидеть в углу на корточках. Ему нет места лечь и вытянуть ноги. Он сидит, клюет головой, склонив ее на колени. Он сидит в углу с закрытыми глазами, а мы трое лежим рядком на боку. Утром, повернувшись на спину, я на миг открываю глаза. Разведчика уже нет. В лачуге сидят два новых связиста. Они поздоровались со мной, когда я встал.
— А где мои ночные знакомые? — спросил я.
— Они, товарищ капитан, в расположение взвода ушли.
Я сижу на подстилке из хвои, достаю из кармана московские папиросы, угощаю связистов и закуриваю сам.
Так уж принято у нас на фронте. Сижу курю и прикидываю мысленно …… Пойду к начальнику штаба …… Разговаривает с командиром полка …… Вылезаю из снежной лачуги и иду по тропе в тыл, к штабному блиндажу. Начальник штаба звонит на КП командира полка и после недолгого (?) молчания вспоминает обо мне.
— Поговори с ним сам! — догадываюсь я, глядя на майора. Только не понял идею командира полка. На кой чёрт он послал меня на КП и почему он не настоял на этом. Он думал, вероятно, что я буду всю ночь не спать и ждать звонка, пока он меня вызовет. |Но вышла осечка.|
2-го января 1944 года
Мне нужно две недели, сказал я майору, чтобы привести в должный вид своих солдат. Три дня на баню, неделю на учебу и пару дней на тренировку. Их нужно натаскать, ввести в режим, без этого их нельзя пускать на ночную работу. От несения охранной службы освободить. Майор согласился.
Я покинул штаб и ушел к разведчикам. Дорога от штаба полка до взвода разведки короткая. Метров триста в сторону, и я спускаюсь в овраг. По твердой, утоптанной ногами дорожке приятно идти. Стежка проложена глубоко в снегу. Свежий снег чуть припорошил следы и скрипит под ногами. Берега у оврага крутые, высокие, метра два, а где и больше. В склонах оврага под замерзшим слоем земли прорыты лазейки. Это и есть расположение взвода разведки. Норы отрыты прямо в земле. От ветра и вьюги они прикрыты кусками материи. Если хочешь заползти в такую нору, нужно перед ней встать на колени, опереться руками в землю, принять горизонтальное положение и, двигаясь вперед головой, не промахнуться мимо норы. |У связистов на НП тесное логово, но в нем хоть можно спокойно сидеть|. А тут чтобы выбраться наружу, нужно ложиться. Залезешь в нору, ляжешь на бок и упираешься локтем в потолок, а под боком у тебя получается подстилка из хвои.
Перед глазами печурка, выкопанная в земле. Туда кладут дровишки и топят по черному. Потолок из промерзшего слоя земли, как бетонное перекрытие хорошего ДОТа. Разве мог немецкий солдат даже представить себе |на миг| что-нибудь подобное и такое? Разве мог бы он хоть один день продержаться в такой норе? Немцу сруб подавай, нары, набитые свежей соломой, железную печь с регулятором поддува и пол из толстых струганных досок, паек наших полковников и генералов. И если этот сруб будет опущен глубоко в землю и накрыт сверху в четыре наката толстых бревен, то немец будет чувствовать себя как в хорошем ДОТе. А что говорить о сырой дыре в промерзлой земле? Если немца сунуть туда головой вперед, чтобы он заполз туда на брюхе, то потом к утру можешь за ноги вынимать его труп.
— Где Рязанцев? — спросил я незнакомого разведчика, стоявшего на посту.
— Вот! — и он показал мне на одну такую дыру.
Когда я заполз туда, я увидел Рязанцева. Он лежал на спине, закинув руки за голову, и смотрел в потолок. Как будто он его изучал и видел впервые. Внутри горит небольшая коптилка. Я пододвигаюсь на локтях дальше, там, у стены горит огонек. Я толкаю своего подчиненного в бок, предполагая, что он спит. Старшина предупредил его, что я вернулся в полк и утром к нему на час явлюсь в овраг, в расположение. Я мог бы его не искать, не лезть в нору. Я мог приказать старшине вызвать его для разговора к себе. Но я знал, что он будет прятаться от меня и решил сам явиться к нему. Нужно подойти к человеку душевно и осторожно. Мало ли, что у него сейчас на душе. С одной стороны, он знает, что я прибыл, и с него свалится часть забот. И вместе с тем он неприятно сморщился, что медвежья зимняя спячка для него кончилась. Теперь придется не спать, а думать, где схватить языка.
У меня было чувство такое, что я месяц бездельничал, отдохнул и пора приниматься за дело. У него, видно, желания возвращаться к деятельности разведки не было. Разведчики народ непростой. Иногда их сразу и не поймешь, а порой к ним и на вороных не подъедешь.
— Здорово, разведчик!
— Привет, капитан!
— Ну, что, на сухую будем говорить или пошлем за старшиной и разговор при встрече размочим? Я знал, что Федя от размочки не откажется.
— Что будем завтра делать? Я видел, во взводе у тебя новые люди есть.
— Да, человек десять новеньких есть, взяли из пехоты.
— Ну, что послать за старшиной или будем ждать, пока он сам прибудет?
— Нет, надо послать. Чего тянуть? Раз ты прибыл, нужно начинать всё дело сначала. Ты лежи, я сам пошлю. Он ногой оттопырил занавеску и крикнул: "Эй, кто там есть? Подойди сюда!" В дыре показалась голова часового.
— Растолкай кого-нибудь из ребят, пошли за старшиной, скажи, гвардии капитан его сюда требует.
— Ну, как жизнь? — спрашиваю я.
— Да что жизнь? Вот, сунули в охрану. Говорили, временно, а уже месяц сидим.