Ванька-ротный
Шрифт:
А что делается сейчас? На что похожи стали доблестные солдаты фюрера |в сорок четвертом году|? Никакого тебе танго и приятной легкой музыки. Ни суббот, ни воскресений, сплошная стрельба с рассвета до темна. Одно громыхание и дрожание за собственную шкуру. Малейшее движение у нас |с нашей стороны| и тут же несколько залпов на всякий |пожарный| случай с ихней стороны. Три дня ушло на приведение разведчиков в воинский вид и хозяйства в порядок. Теперь нам еще раз предстояло подобраться к обрыву и заглянуть за его край. Нам нужно знать что делается там внизу. Нам вероятно придется спуститься с обрыва и провести ночной поиск с целью захвата языка.
НП командира полка, где я дежурил первую ночь, располагалось на полпути к переднему краю. Из него немцев не было видно. Из него можно было только передать, |если не перебита связь| что немцы по кустам обходят нашу пехоту и что наша пехота вот-вот драпанет |из передней траншеи|. Такие случаи на фронте нередко бывали. Нам для ведения разведки нужен был хороший обзор. Разведчики не боятся, что немцы зайдут |по кустам| им в тыл. Одиночная подготовка разведчика была выше любого солдата пехотинца, не говоря о немцах. Если немцы |по ровному полю| зайдут нам в тыл, то им оттуда живыми не выбраться. Окопаться в мерзлой земле они быстро не сумеют, полежат на снегу, постреляют, обморозят коленки, руки и уши, и уберутся к себе назад. |Наши сидят в окопах в земле, а немцы будут лежать поверх земли на снегу. В этом наше преимущество. Из узкой щели солдата быстро не выкуришь. А окопы, даже с применением взрывчатки за сутки не откопать. Метровую толщину мерзлой земли даже взрывчаткой не просто взять. Так что немцы могут только порхать по поверхности земли. И полежать в снегу часа два от силы.| Сегодня нам с Рязанцевым опять предстоит отправиться на передовую. Мы должны выбрать, удобное место, откуда можно все видеть и наблюдать. Одно дело по карте пальцем водить, а другое самому практически на местности своими глазами все решить |посмотреть все как следует, оценить и разобраться|.
— Ну что, Сергей! Собирайся! На передовую надо идти |топать|!
— Я, товарищ гвардии капитан, давно к этому готов. Меня старшина заранее проинструктировал и всем необходимым снабдил. Я только вашего указания жду. Гранаты есть, диски патронами набиты, перевязочных пакета по четыре на брата, спирта немного для дезинфекции и прижигания ран, хлеб, сало, махорка из расчета на три дня.
— Я смотрю, Сергей, ты в новых валенках щеголяешь? Старшина приодел?
— Старшина выдал новые, что надо! Мы присели, перед выходом покурили. |Каждый раз при входе в зону обстрела все мы по своему молча переживаем свои надежды и сомнения в этот момент|.
— Ну ладно, пошли! — говорю я, и мы вылезаем из палатки и идем вдоль оврага. Не торопясь поднимаемся наверх, сворачиваем на тропу и идем по открытому полю. Здесь наверху холодный встречный ветер и мелкий снег ударяет в лицо. По твердой тропе бежит сыпучая пыль, под ногами скрипит налет колючего снега. |Из темноты палатки сразу на яркий свет в открытое поле, где|, Небо и снег слепят |и режут с непривычки | глаза. На нас надеты белые маскхалаты, от них как от снега слепящая белизна. Мы натягиваем на головы откидные белые капюшоны и, не торопясь, шагаем по узкой тропе. Поравнявшись с полковым НП, я замедляю шаг и показываю варежкой в сторону снежной кибитки Оборачиваюсь и смотрю на Сергея. Он улыбается и качает головой. Помню, мол, как я здесь втирал всем очки |на счет полковой разведки|.
Узкая, притоптанная солдатскими ногами тропа пересекает снежное поле. Там впереди она свернет у одинокого куста, и обойдя бугорок, нырнет в стрелковую траншею. Если на снежное поле смотреть с высоты, то увидишь откуда и куда идут солдатские тропы. Здесь на снегу написано как на ладони. Мы пересекаем открытое поле и ускоряем свой шаг. До солдатской траншеи еще далеко, а в воздухе уже слышна шуршание снарядов. Через некоторое время до нас доходят приглушенные раскаты орудийных выстрелов. Мгновение и прикидываешь куда они полетят, где можно укрыться или упасть. Эти секунды до разрывов за многие годы привычно проверены. |В горле ком, по спине бегут мурашки, слышатся удары собственного сердца|. Мы продолжаем трусцой бежать по тропе, а в десятке метров уже вскидывается земля |от первых разрывов поднимается снежная пыль, звук, пролетают осколки|. Смотришь на брызги снежной пыли и |земли| и невольно замедляешь шаг в ожидании, что новый снаряд разорвется у тебя в ногах |или близко сбоку|.
Но вот на миг на тропе пропадают разрывы, мы срываемся сразу с места и кидаемся перебежкой вперед. В этот момент уже не замечаешь ничего вокруг. |Поставь вагон на колючей проволоки на твоем пути, и ты залетишь в него с разбега. Я много раз ловил себя на этой мысли|. Нужно скорей добежать до солдатской траншеи. Какой там пейзаж и зимние картины! Тут только успевай ногами шевели |быстро работай. Все исчезает перед глазами когда кругом тебя летит мерзлая земля и рвутся снаряды|. "Ты видел где поворот тропы за кустом?" Спроси любого, кто под обстрелом бежал на передок. Он будет странно удивлен этому вопросу. У человека первая мысль поскорей добежать до укрытия. Траншея, это тебе не открытое поле! Спрыгнул в траншею и можно дух перевести.
|Надеешься что в траншее ты будешь в безопасном месте. Но это не так. Здесь тоже громыхают и рвутся снаряды и мины. Напряжение и чувство опасности не пропадает|. В середине траншеи рвутся снаряды. Вскинулся один и сейчас вслед за ним на подлете другой |еще десяток|. И здесь деваться некуда. Это кажется, что в траншее их рвется меньше. От прямого попадания и здесь не спасешься. Где ускоренным шагом, а где почти бегом, мы проходим траншею до самого конца. Здесь снаряды падают реже. За изгибом траншеи сидят несколько солдат. Они дымят махоркой и поглядывают на нас.
— Здорово братцы славяне! Как жизнь у вас тут идеть? — здоровается Сергей, нарочно искажая слово "Идет".
— Здорово-здорово! А вы кто такие?
— Мы оттудова! Хенде Хох понимаешь ферштейн? — и Сергей показывает в сторону немцев. Ни каких тебе тут паролей пропусков и отзывов |никто не говорит|.
— Ладно не смеши! Сразу видать свои! Мы присаживаемся |в траншее| и я спрашиваю солдат: — Немцы бьют сюда?
— Да нет! Здесь жить можно! Вроде вторую неделю здесь сидим. Пока никого |из нас| не задело! Как прислали нас сюды четверых, так и сидим. Ни одного бог дал ни ранило, ни убило! Полдня мы провели на правом фланге полка, перекурили у ротной землянки, поговорили с командиром роты и пошли по траншее влево. Если на правом фланге в конце траншеи солдаты сидели открыто, то здесь на левом немецкие позиции были гораздо ближе. Солдаты переходили с места на место пригнутыми и угрюмыми, часто озирались и прятались под мерзлый грунт.
– |Почему вы тут все| Чего вы все тут гнетесь, чего-то боитесь? — спросил я одного.
— Щас вы тут, а потом вас нету. Вам чего, взяли и ушли.
— А нам нужно сидеть и терпеть обстрелы. Чуть |движение| заметит — открывает стрельбу. Спину разогнуть не дает. Чуть шевельнулся — с десяток снарядов пускает.
— А что? Из винтовок тоже стреляет?
— Стреляет из пулеметов, а из винтовок не бьет. У них здесь в саженях ста землянка в низине. Иногда они появляться около нее. Ночью из автоматов стреляют. Перед утром уйдут и целый день тихо. А потом опять автоматная стрельба. Значит пришли.
— А где эта землянка находиться?
— А вон на краю тех кустов. Канаву перейдешь, и сразу видать там будет. Я достаю из кармана коробку спичек, вынимаю две спички и говорю солдату:
— На-ка головками вверх в снег воткни. Прицелься! По головкам наведи на землянку! Только сам не высовывайся! Солдат ставит спички и одним глазом прицеливается, отходит в сторону и говорит:
— Валяй смотри! Я смотрю по створу спичек и говорю.
— Давай Сергей в ротную землянку беги! Вызывай по телефону Сенько, пусть со своей группой сюда идет. Скажи, что с наступлением темноты группа за передний край пойдет. Нужно пустую немецкую землянку занять. Пусть подготовит ребят и оружие. Мы подождем их здесь. Давай беги. Передашь по телефону и сразу сюда обратно. Серега убегает. Рязанцев смотрит за бруствер. Я присел в окопе на корточки и продолжаю разговор с солдатом.