Варфоломеевские ночи
Шрифт:
Сразу после Октября 17-го многие молодые люди считали, что революция в общественных отношениях должна немедленно сопровождаться и революцией в половых отношениях (ведь они тоже считались классовыми!). Что семья как буржуазный институт устарела - это явственно следовало из труда Энгельса "Происхождение семьи, частной собственности и государства". А еще - что верность партнеру является порождением эксплуататорской морали, принуждающей женщину относиться к своему телу как к товару, который с одной стороны представляет собой ее частную собственность, с другой - может быть незаконно присвоен мужем, сутенером или государством.
Лозунг "Вперед, к новым формам жизни" менял стиль
Александра Коллонтай была на передовом рубеже борьбы за свободную любовь. Под лозунгом "Дорогу крылатому Эросу" она требовала разрушения семьи как явления, присущего буржуазному обществу. Индивидуализм, чувство собственности, по ее мнению, противоречили главному принципу марксистско-ленинской идеологии - товарищеской солидарности. Коллонтай введет в оборот понятие "половой коммунизм", который пыталась претворить в жизнь революционная молодежь. Житейски привычными стали призывы "Жены, дружите с возлюбленными своего мужа" или "Хорошая жена сама подбирает подходящую возлюбленную своему мужу, а муж рекомендует жене своих товарищей".
Законы от 18 и 20 декабря 1917 года "Об отмене брака" и "О гражданском браке, о детях и о внесении в акты гражданского состояния" лишали мужчину права на традиционно главенствующую роль в семье, предоставляли жене полное материальное и сексуальное самоопределение. Впрочем, можно было обойтись и без регистрации брака, на место которого заступали свободные сексуальные отношения. Это радовало и привлекало особенно мужскую половину. В случае чего, мужчина всегда мог смазать пятки салом, а ребенок по своей природе, как частичка матери, вышедший из е утробы, оставался с ней. Конечно, были и такие пролетарские пустышки, кто старался избавиться от своего чада любыми путями, не останавливаясь даже перед убийством.
У молодежи новые законы вызвали восторг, опьянение свободой. Выразителями бунтарских настроений стала творческая молодежь, в первую очередь представители футуризма. В "Манифесте женщины-футуристки" французская поэтесса Валентина де Сен-Пуан требовала: "Довольно женщин, творящих детей только для себя... Довольно женщин-спрутов очага, чьи щупальцы изнуряют кровь мужчин и малокровят детей". Что взамен? Разрушение оков семьи, полная свобода отношений между полами и похоть - как выразитель этой свободы. В "Футуристическом манифесте похоти" она же, эпатируя обывателей, поет гимн похоти: "Похоть - сила, так как она утончает дух, обжигая смущение тел... Похоть - сила. Так как она убивает слабых и воспламеняет сильных, помогая отбору".
Но если западные футуристы призывали к революции быта, то российские футуристы стремились ее осуществить. Их прокламации предваряли сексуальную революцию и обжигали российских обывателей: "Мы - новые Колумбы. Мы - гениальные возбудители. Мы семена нового человечества. Мы требуем от заплывшего жиром буржуазного общества отмены всех предрассудков. Отныне нет добродетели. Семья, общественные приличия, браки отменяются. Мы этого требуем. Человек - мужчина и женщина - должен быть голым и свободным. Половые отношения есть достояние общества".
Революция, казалось, сняла все запреты по уничтожению буржуазного быта и строительству нового. Лидер футуризма В. Маяковский констатировал: "Мы боролись со старым бытом. Мы будем бороться с остатками этого быта сегодня". Расхожим стал термин "футуризм жизни" и его лозунги с упоением поддерживала молодежь. В Москве, Петрограде, Казани шокировало оригинальностью общество "Долой стыд". Его члены разгуливали по улицам нагишом, иногда только с лентой "Долой стыд" через плечо.
Вот как описывал одну из таких демонстраций, работавший в Москве немецкий журналист Х. Кникерборгер: "Бесстыжие" промаршировали, остановились на площади, и один из самых горластых из них обратился с горячей речью к толпе. Стыд, заявил он, есть самый худший бич, доставшийся от царской эпохи. Кто, спрашивал он, не страдал от чувства скромности? Кто не съеживался от страха, подвергая свое тело случайному пристальному взгляду публики? Мы, кричал он, уничтожили это чувство в нас! Посмотрите на нас, призывал он, и увидите свободных мужчин и женщин, истинных пролетариев, сбросивших оковы символов буржуазных предрассудков.
Для советских властей, объявивших о полной и безусловной свободе рабочего класса, было неудобно запретить такую безобидную демонстрацию этой свободы как желание появляться на публике без одежды. При обнаженности классовые различия исчезают. Рабочие, крестьяне, конторские работники становятся вдруг просто людьми. Это в краткой форме излагает, но еще не реализует главную цель советских революционеров. Вот почему движение культуры обнаженности было так действенно, хотя и слабо пропагандировалось в Советском Союзе, что сейчас этим летом, на каждой его реке, на берегах всех его озер и морей, буквально миллионы мужчин и женщин плавали и загорали под солнцем без одежды, естественно, как-будто по-другому и не могло, и быть.
Советское правительство имело другую очень серьезную причину, самую важную причину, чтобы не желать отговаривать сторонников культуры обнаженности. Она должна была быть замечена всяким, кто когда-либо посещал собрания сторонников обнаженности в любой стране - наиболее радикальное уравнительное действие, которое может быть предпринято человечеством - снимание одежды. Насколько социальное положение, профессиональная принадлежность, основополагающее чувство индивидуальности зависят от одежды, которая может быть снята среди толпы незнакомцев. Стандарт оценки немедленно изменяется.
Власти колебались. Это не было особым плюсом для пропаганды большевизма. У мира уже достаточно было ложных представлений о коммунистической революции и без излишнего представления о том, что окоченевшая русская нация ходит голой в бреду сумасшествия. Тем более что старая коммунистическая гвардия имела многочисленные черты пуритан, которые рассматривали эти шалости с таким же изумлением, как если бы это случилось с обычными некоммунистическими людьми.
Однако, ни декреты Советской власти, ни попытки творческой молодежи внедрить новый быт, не смогли изменить психическую структуру большинства людей - привязанность к семейному очагу. По мере становления тоталитарного общества акценты смещаются в пользу крепкой советской семьи. В понятие свободной любви вносится новое содержание. "...Свободная любовь в Советском Союзе - это не какое-то необузданное дикое прожигание жизни, а идеальная связь двух свободных людей, любящих друг друга в условиях независимости", - разъяснял директор Института социальной гигиены в Москве Баткис.
***
Аргументы были услышаны. Тем более что юридическое упразднение семьи не привело к ее фактическому уничтожению. Правда, семья не осталась в стороне от всеобщей политизации жизни. Лозунг "Свобода Эросу" уступил место утверждению "Частная жизнь мешает классовой борьбе, поэтому частной жизни не существует". Народный комиссар здравоохранения, пытаясь объяснить поворот в сексуальной политике, взывал к молодежи: "Вы должны отказывать себе в удовольствиях, потому что они вредно сказываются на вашей главной цели - учебе, на намерении стать активными участниками строительства новой жизни... Государство пока еще слишком бедно, чтобы взять на себя материальную помощь вам, воспитание детей и обеспечение родителей. Поэтому наш совет - воздержание". Официальным идеологом новой государственной политики выступил доктор А.Б.Залкинд, рассматривающий взаимоотношения полов с классовой, партийной позиции. Он вывел "12 половых запретов революционного пролетариата", следовать которым должны были все сознательные члены общества. Изменение официального курса по отношению к семье нашло отражение в партийной прессе. Газета "Правда" объявляла семью "серьезным и большим делом", писала, что "плохой отец семейства не может быть хорошим советским гражданином".