Вариант «Бис»: Дебют. Миттельшпиль. Эндшпиль
Шрифт:
– Не знаю.
Борису начало казаться, что все вокруг ненастоящее, что люди ходят искусственной походкой, совершают лишние, ненужные движения. Наверное, его действительно контузило, это многое объясняло. Очень осторожно он поднялся, санинструктор посмотрел оценивающе.
Подумав, Борис направился туда, откуда пришел, в обход самоходки. Там, где он оставил бойца, стоял теперь младший лейтенант, явный комвзвода, с мрачным усатым солдатом рядом. Младлей довольно ухмылялся, поигрывая револьвером перед лицом немца, сидящего теперь, привалившись спиной к мертвому танку. Тот смотрел спокойно, разминая рукой налитую темными пятнами синяков шею и вытирая кровь, капающую из носа.
Борис остановился прямо перед немцем, и младший лейтенант непроизвольно поставил при этом обе ноги вместе – наверное, недавно из училища.
– Намен?
Немец молчал, изучающе и совершенно спокойно, даже с некоторым любопытством разглядывая его лицо.
– Намен? Шпрехен, ан альтер мифиг цигенбак!
Эсэсовец приподнял брови с интересом.
– Что, морда, Гитлер капут? – Мрачный солдат вопросительно посмотрел на артиллерийского старлея. Эсэсовцов в плен брать было совершенно не принято, но не вовремя появившийся взводный, а теперь еще и перекошенный артиллерист ему помешали. – Молчит, гнида.
Голос младшего лейтенанта был высокий, но ровный. Что бы сказать, куда бы деть этого…
– Много пленных взяли?
– Мало… После вас возьмешь… Этот вон подполковник зато. Зря косишься, Саен. Этого – живым.
– Я не кошусь.
– Что, действительно подполковник? – машинально удивился Борис: немцу на вид было лет ненамного больше, чем ему.
– Похоже на то.
Лейтенант опустился на корточки рядом с немцем, прищурился, разглядывая его.
– Намен?
– Hans-Ulrich. Hans-Ulrich Krasovski, – неожиданно сказал эсэсовец.
– Тю! Заговорил. Тогда все же придется в тыл вести. Саен, кто у нас на посылках сегодня?
– От того, кто на посылках, этот Ульрих сбежит. Дав по башке предварительно…
– Красовский. Поляк, что ли?
– Ja, Krasovski. – Немец даже чуть улыбнулся Борису, но не заискивающе, как обычно улыбаются пленные, а нормально, как равному. – Wer sie sind?
– Старший лейтенант Чапчаков.
– Panzer?
– Найн. Ягдпанцер.
– Ja… Kitaeff…
Разговор перестал комбату нравиться совсем. Немец вел себя по-хамски. Попавшему в плен положено робко пытаться расположить к себе конвоиров, чтобы не пристрелили, а не называть по имени командира их полка, который сейчас находился неизвестно где. Почему-то подумалось, что Батя был в таранившей «тигр» самоходке, люки на которой остались закрытыми изнутри.
– Лейтенант, – повернулся он к взводному мотострелков, – за этого типа отвечаете головой. Ваша фамилия?
– Гвардии младший лейтенант Голосов!
– Вам понятно, младший лейтенант Голосов? Саен, если ты этого Ульриха не доведешь, я сам тебя найду и заставлю из всех танков погибших доставать… Лопатой без черенка. Это тоже понятно?
– Да чего там. Нужен он мне. Это вы его так, товарищ старший лейтенант?
– Я. А он меня. Все по-честному. Так что пусть теперь живет.
– Тут в пяти метрах интересный тип лежит, – подал голос взводный, который сунул наконец револьвер за пояс и вообще приобрел нормальный взрослый вид. – Не немец. И не американец. Хотите посмотреть? Вон у него какой ствол интересный был…
– Дай сюда.
Борис взял у пехотного лейтенанта револьвер, из которого в него стреляли, и, подумав, отдал ему немецкий пистолет, который, оказывается, до сих пор лежал за пазухой.
Вокруг были в беспорядке набросаны человеческие тела. Подбитые танки, советские и вражеские, стояли вперемешку, покрытые оспинами осколочных выбоин и изъязвлениями пробоин.
От бригады все же уцелело несколько машин, которые ушли вперед, выполняя поставленную задачу. Пройдя несколько километров по рассекающей еловый лес просеке, они вышли к шоссе Оснабрюк – Бьелефолд, по которому непрерывным потоком тянулись грузовики и повозки американских и немецких частей, стремящихся выйти через наживленный прорывающимися на последних каплях горючего бронечастями и мотопехотой коридор, пока русские не перекрыли его горловину.
На дороге танки устроили бойню. Пережив всю бригаду, всего четыре дня назад насчитывавшую полных девяносто шесть танков, считаные уцелевшие «тридцатьчетверки» огнем и гусеницами прорубили в загромождавшей шоссе массе грузовиков и тягачей дорогу на километр в каждую сторону. К ним присоединилась пара бронемашин, зачистивших обочины пулеметами, а через четверть часа подошли неполный батальон бригадных мотострелков и противотанковая батарея, пушки которой быстро установили вдоль дороги, растопырив стволы в обе ее стороны.
Один или даже три-четыре танка, средних, типа Т-34, почти ничего не значат в масштабном сражении и объемной, глубокой операции. Борис не был под Прохоровкой, но после сегодняшнего дня примерно представлял себе, как оно было там: громадная бескрайняя степь и тысячи горящих танков, и обе стороны бросают в схватку один корпус за другим, пока им не становится трудно двигаться. На безымянной немецкой пустоши гвардейская танковая бригада и батарея СУ-85 без малого за полтора часа полегли почти целиком, выбив танковый полк СС неполного после недели боев состава – величайшую драгоценность по меркам войны.
Но даже несколько оставшихся «тридцатьчетверок» становятся абсолютной величиной, когда их противники – не танки и артиллерия врага, а дешевое жестяное стадо, прошиваемое 85-миллиметровыми снарядами, обливаемое огнем вопящих в восторге пулеметчиков, давимое гусеницами.
Это только в кино танк можно подбить гранатой. Нет, конечно, это тоже бывает. И гранатой, и бутылкой с «молотовским коктейлем», и даже запрыгнув на броню и вылив на радиатор бензин из канистры, как рекомендовала немецкая листовка-инструкция. Но на каждого из тех, кому это удавалось благодаря везению и отчаянной храбрости, приходилось по пятьдесят человек, не сумевших даже добежать до танка на бросок гранаты. Когда на тебя идет ревущая машина, громадная, покрытая кровью и слизью, стреляя, кажется, из всех своих щелей, все инструкции и навыки отметаются инстинктами, которые превращают большинство людей в бессмысленных животных, пытающихся спастись.
На застреленного им англичанина Борис все же сходил посмотреть – после того, как так и не пришедшего в сознание Леньку погрузили в грузовик медсанбата танкового корпуса. Ничего интересного, только часы хорошие.
Узел 10.0
Последняя неделя ноября 1944 года
Чего получивший через день звание капитана старший лейтенант Чапчаков не знал, так это того, что пережитое им побоище стало последним крупным танковым сражением всей операции. Перерубленное шоссе, по которому до этого момента отходили на юг тыловые подразделения американских и немецких дивизий, стало первым из факторов, решивших всё, вместе с вдребезги разбитой за сутки до этого железнодорожной веткой к Мюнстеру, вдоль которой прорывались сведенные в ударную группу еще боеспособные части, ставшей еще одним. Вместе они лишили Объединенное командование последней надежды деблокировать окруженные войска.