Вариант "И"
Шрифт:
Я удовлетворенно кивнул. Уверенность в том, что Россия выберет себе наконец-то достойного правителя, была почти полной.
Я включил увеличение и приблизил лицо Наташи. Она сидела по-прежнему неподвижно, словно бы внимательно слушала речь. Но смотрела она вовсе не на Искандера. На Долинского! Я заметил в ее глазах тревожный блеск. И направил камеру туда, куда был направлен ее взгляд.
Лицо профессора заняло весь экран. Оно показывало, что Делийский волнуется. Были отчетливо видны капли пота. Он беспрерывно двигал челюстями, словно жевал резинку. Раз и другой посмотрел на часы.
Я понимал его. По его расчету, сейчас должно было произойти нечто. После этого «нечто» автобусик должен был сорваться с места и затеряться в московских улицах, заметая следы, Долинский же наверняка остался бы, чтобы принять участие в неизбежной всеобщей суете.
Он ждал; но ничего не происходило. И когда истекли те минуты, что он отводил на какие-то легкие неурядицы, он понял, что ожидаемого события не произойдет.
Тогда он начал открывать «молнию» на лежавшей в соседнем кресле сумке.
Я взял средний план. Наташа чуть шевельнулась, Долинский мгновенно глянул на нее и так же сразу отвернулся. Наташа тоже полезла в свою сумку и достала пистолет — подарок Филина. Но я надеялся, что ей не придется пустить его в ход.
Долинский еще раз посмотрел на часы и, очевидно, пришел к окончательному решению. Перекрестье моего прицела оказалось у него на груди.
У Наташи что-то не заладилось: видимо, взвод пистолета заело.
А Долинский встал во весь рост. Было похоже, что он гордится своей отвагой. Мой палец лежал на нужной клавише.
Долинский глубоко вздохнул. И его руки, сжимавшие автомат, начали подниматься…
Но клавиша уже подалась под нажимом моего пальца.
Тонкий прут света вырвался из второго, сверхнормативного объектива задранной кверху камеры и ударил Долинского в грудь. Поразить его оказалось даже проще, чем противника в какой-нибудь компьютерной игре.
Падая, он успел еще изогнуться и опустился на соседнее кресло первого ряда. И это было все.
Я видел еще, как Наташа медленно убрала оружие в сумку, встала и пошла к выходу.
А заседание продолжалось. Кажется, никто так и не понял, что случилось.
Только Искандер на миг вскинул глаза — но продолжал свою речь без единой запинки. У него были крепкие нервы.
— Ладно, Изя, — сказал я. — Раз уж ты подрядился помогать мне, то оставайся тут и наблюдай. А мне надо поспешить туда.
— Я на месте претендента устроил бы хороший банкет — не в его, а в твою честь, — пробормотал Изя Липсис. — Если бы не ты…
Я махнул рукой. Я верю в благодарность, но только не со стороны вышестоящих. Да и потом — какой, собственно, благодарности мог я ожидать? У нас не было, конечно же, никакого письменного контракта.
Я ничего не просил. Просто я издавна был заряжен именно на эту работу; я ее сделал — и теперь чувствовал внутри лишь пустоту.
— Хотя думается, — сказал Липсис задумчиво, — что теперь там и без тебя могут обойтись.
— Обойтись без меня, конечно, могут, — сказал я в ответ, — но очень надеюсь, что не все. Или, точнее, — я без них всех проживу. А вот без нее — наверное, не смогу больше.
— Престарелый Ромео, — сказал Изя, оскаливая рот до ушей.
Я бегом ворвался в театр и бросился по лестнице на балкон. Навстречу мне двое парней тащили на носилках тело человека, прикрытое простынкой. Я понял, что это труп Долинского, и уступил им дорогу. Наташа сидела в холле на банкетке. Я улыбнулся ей, подошел и сел рядом, крепко сжав ее холодные пальцы, упавшие на узкое красивое колено.
Сюда из зала транслировалось выступление Искандера:
— …Необходимость тяжелого выбора для большинства из вас миновала.
Потому что не одним россиянам приходят в голову благие идеи и намерения, не одни лишь они жаждут порядка и определенности на многие и многие годы. И в благодатной, одновременно счастливой и несчастной, Грузии народ тоже возжелал восстановления своего древнего строя. Это столь естественно для древней Сакартвело. И вот совсем недавно его императорское высочество, великий князь Алексей Михайлович, прежде претендовавший на российский престол, потомок, как вам известно, не только российского, но и грузинского царского рода, получил приглашение занять престол своих предков. А сегодня мы получили известие о том, что великий князь соблаговолил дать свое согласие. Знаю, мы были слишком заняты своими собственными делами, и весть эта многих из вас застала врасплох. Однако тут, на нашем собрании, присутствует полномочный представитель Грузии, прибывший специально, чтобы объявить нам об этом событии. А посол этой страны в Москве подтвердит его полномочия. Посему позвольте мне сейчас пригласить его на эту трибуну…
— Сейчас пойдем, — шепнул я Наташе. — А то тут начнется столпотворение.
А я устал, как последняя лайка. Жажду тишины и покоя. Хорошо, что претендентов выдвигают не каждый день…
— Разве приема не будет? — так же шепотом спросила она.
— Позже. Вечером. Последний привал перед предстоящей дракой, что наверняка состоится при голосовании на референдуме. Как сказано — «Вот представлены были ему вечером легко стоящие, благородные».
— Это откуда?
— Фу, не знать таких вещей! Коран, сура «Сад». Айят тридцать первый.
— Ты читаешь в оригинале?
— Разумеется.
Пока мы спускались, мой грузинский коллега успел сказать все, что ему полагалось, и народ хлынул в нижнее фойе. Сразу стало очень шумно, но голос по трансляции все же перекрыл все прочие шумы:
— Генерала Акимова просят незамедлительно прибыть к престолонаследнику и претенденту, великому князю Александру!
Некоторые стали оглядываться, чтобы увидеть генерала, о котором многие слышали, но не видел его никто. Что было по меньшей мере странно. Потому что узреть его мог любой. Кроме разве что меня — поскольку в данный момент зеркала от меня заслоняла толпа. Я вздохнул и сказал Наташе:
— Если кто думает, что царская служба — мед, пусть попробует сам…
— А кто этот генерал? — спросила она.
— Плохо смотришь, — сказал я. — Пошли. Вот случай представить тебя завтрашнему государю. Что называется — ко двору. Будет ли другая такая возможность — неизвестно. Государи — народ своендравный…
Глава двенадцатая
Вот наконец последний документ, переданный мне из «Реана» в тот памятный день 1 мая 2045 года в Художественном театре на Тверском бульваре. Это документ особого рода. О происхождении его я не хочу распространяться.