Вариант "И"
Шрифт:
— Еще одна просьба: не могу ли я взглянуть на задержанного?
— Боюсь, что он выглядит сейчас не весьма презентабельно; однако коли есть желание — отчего же нет?
Он сам провел меня по коридору. Распахнул дверь. Там были его парни и задержанный, правда, в несколько подпорченном состоянии. Еще в коридоре у меня в кармане противно запищало: сработал индикатор Изи Липсиса — догадался я, теперь уже твердо зная, кого сейчас увижу. Мне уже, откровенно говоря, надоело встречать эту рожу — столько раз попадался он на моем пути за последние дни. Да и за Наталью я был у него в долгу.
Жаль, что не мне привелось брать его, хотя он был моложе и сильнее, разумеется.
Впрочем,
— Передать привет папочке? — спросил я его.
Он только усмехнулся, скорее просто ощерил зубы.
— Как сказать еще… — пробормотал он.
— С вашего разрешения, мир Искандер, я отправляюсь в театр, — сказал я будущему государю.
— Поезжайте, — кивнул он. — Возможно произошли еще не все напасти, что определены нам. Впрочем — «Разве же думают те, в сердцах которых болезнь, что Аллах не обнаружит их злобы?»
— «Не слабейте», — сказано там же, — откликнулся я, покидая уютную квартиру, густо нашпигованную компьютерами и их причиндалами, телефаксами, ксероксами, автоматами, пистолетами и длинными кинжалами, какие носят на Кавказе.
Когда я вернулся в театр, там внешне все выглядело совершенно благополучно: людно и шумно. Я хотел было разыскать Иванова, но он сам подошел ко мне, едва я переступил через порог.
— Он здесь, — сообщил Иванов вполголоса.
Я кивнул:
— Куда же ему еще деваться? Только следите за ним внимательно. Он человек опытный.
— Стараемся, — сказал Иванов. — У нас тут тоже не начинающие.
— Как поиски? Он пожал плечами.
— Ничего. Наверное, придумали какой-то способ, какого мы не предусмотрели. — Он озабоченно покрутил головой. — На нем — ничего, никакого металла, кроме очков и ключей, четыре раза замеряли, только что не терлись о него. Так что прямого выхода вроде бы нет.
— Надо поработать головой, — сказал я, чувствуя, как улегшееся было волнение поднимается во мне снова. — Он знает, что напарник сгорел; при этом всегда предполагается возможность, что задержанный расколется. Значит, в запасе у оставшегося должно быть что-то такое, какой-то прием, о котором не знает даже и партнер. Металла нет — это еще ничего не значит. Авторучка ведь наверняка имеется, пусть пластиковая. Или, скажем, неметаллическая иголочка…
— Предполагаете яд?
— Черт его знает, что тут предположить. Но способ должен быть. Мало ли: каблук, пуговица… Думайте! Минут через двадцать может оказаться уже поздно. Где он сейчас?
— Второй этаж, холл.
— Пойду туда.
— Не доверяете моим?
— Хочу быть рядом с ним. Как говорится — свой глаз лучше.
Иванов понимающе кивнул. Я уже повернулся было, чтобы уйти, когда он спросил:
— На кого работает наш объект, как вы думаете?
Я укоризненно глянул на него: спрашивать такое не полагалось, каждый делает свое дело. Он понял. Но я, пожалуй, даже сказал бы ему, на кого именно работает наш объект; я теперь уже знал это почти наверняка. Но не нужно, если нет настоятельной необходимости, вселять в человека сомнения в надежности и порядочности той власти, которой он служит. Работникам спецслужб, как правило, известно о всякой власти намного больше, чем остальным, и сведения эти, зачастую отнюдь не украшающие даже самых главных руководителей. Но информированность не должна переходить в полное разочарование. Разуверившийся во всем работник теряет свою ценность, становится опасным для правопорядка. Поэтому я сказал лишь:
— Предотвратим катастрофу — тогда выясним.
Иванов, правильно расшифровав мой немногословный ответ, все же не счел тему закрытой, напротив, даже обиделся, кажется, тому, что я мог заподозрить его в служебной бестактности.
— Я не из любопытства, — сказал он. — Вот посмотрел на него вблизи — и почудилось, что когда-то мы с ним пересекались.
Это было уже интересно.
— Где — вспомнили? Служба, отдых, театр, у знакомых…
— Вот это и стараюсь сейчас сообразить. Не помню пока даже — здесь или за границей где-нибудь… Понимаете — ощущение непривычное. Лицо его мне ничего не говорит. Но вот движения… Походка, манера поворачивать голову, наклонять ее при разговоре к правому плечу, стоя — этак покручивать правой ногой, словно окурок давит… Это все — клянусь, где-то я уже видел.
— Взгляд, голос?
— Голоса такого я раньше не слышал, но он может быть и скорректирован каким-то прибором или искусственно изменен.
— Запись голоса анализировали?
— Послал, сейчас этим занимаются. Дело ведь не в моем интересе. Знать бы — от какой он службы, легче было бы понять, чего бояться. У всех нас — свои почерки.
— Ладно, — сказал я, чтобы не тратить больше времени. — Меня, если понадобится, ищите около него.
— Вас понял.
Я поднялся на второй этаж. Здесь было более людно; большинство участников предпочитали почему-то именно этот холл, хотя отсюда был выход к задним рядам амфитеатра, а все, как мне казалось, должны бы стремиться занять места поближе к сцене. Что это, подумал я? Осознанное или инстинктивное ощущение того, что может произойти нечто опасное? Кто знает? Очевидно, слухи о поиске взрывчатки все же просочились. Но паника не наступила, и желание приобщиться к истории оказалось у людей, видимо, сильнее страха.
Объект своего внимания я увидел почти сразу и направился прямо к нему.
Он тоже заметил меня и, когда я приблизился, доброжелательно кивнул и улыбнулся.
— Вижу вас нынче в печальном одиночестве, — констатировал он. — Ну, как пишется?
— Так себе, — сказал я безразличным тоном человека, уставшего от всего на свете.
— Понятно — репортерская рутина. Кстати, а о замысле покушения вы уже сообщили в ваш журнал?
— Что вы имеете в виду?
Он усмехнулся:
— Слухом мир полнится. Я не вижу сегодня здесь одного из нас, членов руководства партии — от ее зарубежной секции. Вы понимаете, надеюсь, кого я имею в виду. Так вот я слышал, что он оказался американским агентом, но его раскрыли и взяли…
— Что вы говорите! До меня эта новость еще не дошла. У вас есть какие-то подробности?
— Ну откуда же? Этим делом наверняка занимаются спецслужбы. Наша партия — не правительственная организация… До нас все доходит в последнюю очередь. А вот вы должны были быть в курсе.
— Ну, — усмехнулся я, — западных журналистов тут тоже не стремятся информировать в первую очередь.
— Понимаю, понимаю…
Во время этого трепа я мысленно восхищался им: человек этот должен был понимать, что ходит по лезвию ножа, если его напарник уже схвачен.
Впрочем, наверняка тот должен был в таком случае покончить с собой. Но ведь это не всегда срабатывает. И тем не менее держался мой объект совершенно естественно; только правая нога его никак не успокаивалась, исполняя очень сдержанный шейк.
— А что вы здесь? — спросил я. — Вам же, как одному из главных, придется, я думаю, сидеть вместе с сотоварищами в президиуме?
Он ответил мне то, что я и предполагал.
— Не на сцене, — сказал он. — В первом ряду. Мы единогласно решили, что президиума не будет. Мы будем в партере. Хотя с балкона бывает куда лучше видно. Будь моя воля, я смотрел бы с балкона.