Вариант "И"
Шрифт:
— В Нахабине? Давайте подробнее. Что там произошло?
— Неприятность.
— Серьезная?
— Да.
— Привели задержанного в чувство? Допросили?
Еле уловимая пауза была ясным сигналом того, что дело не заладилось.
— Задержанный скрылся. Вернее, мы его не задержали.
— Вы в свое уме?
— Наша группа прибыла в два двенадцать. Обнаружила тело человека, которого мы направили к вам. Убит. Больше никого. Объект скрылся. До сих пор нигде не замечен. Разрабатываем следы, но надежды мало.
В два двенадцать, так. Через одиннадцать минут после моего с Натальей отъезда. Что произошло? Усыпленный каким-то образом пришел в себя и сразу же проявил такую активность? Или возник некто третий, устранивший нашего сотрудника и утащивший спавшего?
— Способ убийства?
— Перелом шейных позвонков. Ударом, не удавкой.
— Еще чьи-то следы обнаружены?
— С уверенностью трудно сказать.
Я с трудом сдержался, чтобы не выругаться.
— Ну хоть что-нибудь вы там выяснили? Кому принадлежит дом?
На этот раз отвечавший без запинки назвал фамилию. Ответ был тем, которого я ожидал. Лучше, чем ничего.
— Так. А что нашли на ускользнувшего? Адрес хотя бы…
Мне назвали адрес. Я вздохнул:
— И на том спасибо. Будут новости — сообщайте немедленно.
Адрес тоже работал на мою версию; но черта ли мне было в этом, если все ее фигуранты исчезли и упорно не желали появляться? Можно было, конечно, предположить, что они просто отказались от реализации замысла — во всяком случае, сегодня и здесь. Но в это я не поверил ни на секунду.
Весь эффект в том, что — сегодня. И здесь.
Сегодня — потому, что завтра референдум и избрание, после которого добраться до Искандера будет еще сложнее. Здесь — потому, что…
А собственно говоря, почему все-таки именно здесь? Что заставило меня замкнуться на этой версии?
Эта простая мысль на мгновение потрясла меня. Я немедленно набрал на своем радиотелефоне номер, известный кроме меня еще, может быть, двоим, а возможно, только одному.
Мне ответили почти сразу — но и то я уже стал пританцовывать на месте от нетерпения. Я выговорил пароль и назвал себя.
— Да? — сказали в ответ доброжелательно.
Я сказал, что нужно сделать, и получил ответ:
— Спасибо. Хорошо.
После чего я опрометью кинулся вниз, едва не сшибая с ног всех встречавшихся по дороге. Иванов был снаружи. Я бросил ему:
— Дайте мне пять человек. Лучших. Со штурмовым снаряжением. Он недоуменно моргнул. Но, видимо, выглядел я убедительно. И Иванов дал команду. Через тридцать секунд мы уже мчались прочь от театра.
В переулке было по-субботнему пустынно. Мы приехали не на моей прокатной машине. Иванов мне выдал серьезный транспорт, и за рулем находился классный специалист. Он лихо затормозил, заложив вираж по двору. Машина взмахнула дверцами, и мы высыпали из нее. Я скомандовал:
— Двое — на крышу, к вентиляционному выходу. В случае чего — огонь на поражение. По возможности — не смертельно.
Проинструктированные заранее, они бросились исполнять приказ. К счастью, этажей было всего шесть.
— Остальные — за мной.
Запертая на кодовый замок дверь подъезда сопротивлялась недолго. Мы взбежали на второй этаж. Я позвонил в дверь. Обождал. Потом вынул карточку — узкую голубую полоску пластика. Не ту, что была изъята у спавшего (или притворявшегося) нынче ночью, но принадлежавшую лично мне.
Провел по щели, невольно поглядев при этом на потолок, изукрашенный лепниной и всякими узорами…
За дверью едва слышно зазвучала мелодия. Смолкла. После этого я набрал номер кода. Снова музыка. Когда она стихла, дверь глубоко вздохнула, как донельзя уставший человек. Теперь можно было отворить ее. Попробуй кто-нибудь сделать это раньше — сверху, с потолка, был бы поражен выстрелами каждый квадратный дециметр площадки. Мы вошли. Будущий государь Александр Четвертый стоял напротив входа улыбаясь. Трое парней, что были со мною, даже не сразу поняли, кто перед ними. Видали, конечно, его портреты, но всегда требуется время, чтобы отождествить неизбежно приукрашенное изображение с живым оригиналом. Я поклонился.
— Вы рискуете, государь. Неужели никто другой…
— Они несколько заняты: у нас всего лишь полчаса до выезда, а им приходится тут хлопотать по хозяйству. Так что я уж сам.
— Но я ведь предупредил вас…
— Я внял.
— И просил вас надеть противогаз. В любую минуту этот тип может…
— Он больше ничего уже не может — кроме как давать показания. Вот что касается второго…
— Он оказался не один?
— Двое.
— Значит, двое. Через крышу?
— Да, это вы угадали верно.
Он избегал называть меня по имени, не зная, видимо, в каком качестве и под каким именем я известен моим спутникам.
— Пришлось немного повозиться. Представляете — тот, что моложе, в последнее мгновение, когда их брали, не решился выстрелить в меня.
Хотя мог. А вот другой успел броситься с крыши. Мы полагали, что он разобьется, и не сразу приняли меры. Однако у него было, я полагаю, какое-то приспособление, и мы спохватились несколько поздно: он сбежал. — Вы хотите сказать, государь, что сами были там?
— Естественно. Моя охрана состоит из правоверных; да к тому же с Северного Кавказа. Что же вы хотите — чтобы я упал в их глазах, спрятавшись за их спинами в минуту опасности? — Он покачал головой, усмехнулся и добавил: — Кроме того, я с юности люблю физическую работу — как и мой великий предок Петр Алексеевич…
Глядя на него, я поверил в то, что все это — правда. Хотя в варианте "И" это было далеко не самым важным.
— Можем ли мы присоединиться к вашей охране, государь?
— Прежде всего не станем опережать события — плохая примета. А во-вторых — мои телохранители обидятся. Поезжайте на место — туда должно уже вот-вот прибыть известное вам сообщение. Я снова поклонился в знак повиновения.