Вариант "И"
Шрифт:
— О паспорте не знаю, но у него в записной книжке был адрес и телефон — в самом начале, как это обычно делается.
— Какая записная книжка? Обычная, электронная.
— Где она сейчас?
— Осталась у них, наверное.
— Жаль. Хотя тут, конечно, ничего нельзя было поделать. Ну а как с тобой обошлись?
— Можно сказать — вполне нормально. Выспросили, конечно, кто я и зачем пришла… Я им все объяснила. Они записали, что им было нужно, и сказали, что мне потом придется прийти к ним для более подробного допроса. Попросили никуда не уезжать.
— Чем еще интересовались?
— Ну, есть ли у меня какие-то его документы, записи, что я знаю о его знакомых, кого встречала у него — все такое.
— Что ты ответила?
— Объяснила, что все обработанное возвращала ему, у меня ничего не оставалось.
— Но у тебя же что-то сохранилось? Сама говорила.
— Н-ну… На самом деле почти все отработанные кассеты оставались у меня. Он просто о них не спрашивал — может быть, кое-что забывал. Все-таки возраст.
— Почему ты не сказала им об этом?
— Просто в тот миг вылетело из головы. Наверное, я слишком была напугана…
— А сейчас где последние материалы — у тебя с собой?
— Нет. Тогда они отобрали бы.
— Тебя обыскивали?
— Я бы не сказала. Но попросили открыть сумку — А о том, что работаешь у меня, ты им сказала?
— А нужно было?
— Нет.
— Мне тоже так подумалось.
— Хорошо. Значит — снайпер… Когда сбивает машина, это еще можно при желании объяснить случайностью, о точном выстреле этого не скажешь.
Хорошо, Наташенька. Теперь исчезнем отсюда.
— Знаешь, мне все-таки немного страшно.
— Я не собираюсь отпускать тебя одну куда б то ни было. А где у тебя дома все эти кассеты? — Лежат кое-где…
— Я не видел.
— Ты что — обыскивал квартиру?
— Нет, разумеется, — соврал я.
— Значит, и не мог увидеть.
— Тайник?
Наташа пожала плечами:
— Знаешь, в нашей непредсказуемой жизни.. Об этом еще мама позаботилась.
— Да, действительно. Я-то думал, что в Москве все уже тихо-мирно. А тут — словно полвека назад…
— Нет, не совсем так, конечно. Но и не так, как было, говорят, в старые времена, когда на улицах не стреляли.
— А я ведь тебя спрашивал насчет надежного местечка для моих записей.
Почему ты скрыла?
— Тогда? Не стану же я рассказывать первому встречному…
— Я, значит, первый встречный?
— Тогда был. Ну, не совсем — но все же почти. Надо же было сперва хоть немного разобраться в тебе.
— И как? С успехом?
— Ты что думаешь — я ложусь в постель со всяким желающим?
Кажется, она собиралась всерьез рассердиться.
— Извини. Между прочим, я тоже довольно давно перестал заваливать каждую желающую девицу, будь она сколько угодно пригожей. Но по этому доводу мы как-нибудь проведем научно-практическую конференцию. А сейчас — последний срок встать на крыло.
— И куда полетим?
— Сперва к тебе.
— Не опасно?
— Не очень — уже потому, что мы ждем опасности.
— Ты хочешь забрать записи?
— Не знаю. Если твой тайник надежен — наоборот, подложу и свои. В противном случае — заберем все и направимся в универсальное убежище.
— Такое существует?
— Была прежде такая традиция, — сказал я, — храм Божий является убежищем для всякого, кто нуждается в защите, и в его стенах никакое насилие невозможно.
— Хорошая традиция, — сказала она серьезно.
— Согласен. Но, к сожалению, хорошие традиции далеко не так долговечны, как плохие.
— Мы на самом деле собираемся в церковь?
— Да, но для работы. Там нас ждет очередное интервью.
— Любопытно…
— Там увидим. Пошли.
Я и на этот раз не забыл проверить машину. Но мои оппоненты, видимо, уже поняли, что ко мне таким путем не подобраться. Пора бы им усвоить то же самое и в отношении Наташиной квартиры. Пока же — увы. Упрямые подонки — иного заключения я не мог сделать, убедившись в том, что кто-то опять примерялся ко входной двери и на этот раз уже более квалифицированно: пытался нейтрализовать мою подстраховку, и достаточно деликатно. Видимо, противной стороне было уже известно, чем рискует неосторожный: его найдут крепко спящим, как в своей постельке, и надолго обездвиженным. Но на деликатное обращение прибор не реагирует; он откликается только на правильное обращение. Мы вошли, и я сказал:
— И все же осмотрись внимательно — все в порядке?
Наташа, впрочем, занялась этим, не дожидаясь моего совета. Вскоре из кухни донесся ее голос:
— Кто-то лазил в кастрюли.
— Да, — сказал я. — Это я. Забрал свои кассеты. Больше ничего?
— Как будто нет.
— Хорошо. А тайник?
— Ты обязательно хочешь его видеть?
— Ну, если у тебя есть принципиальные возражения…
— Нет, — сказала она. — Принципиальных нет.. Просто… А, ладно.
Мне, откровенно говоря, было просто любопытно: где в малогабаритной квартире можно оборудовать такой тайник, какого не обнаружат специалисты.
Наташа вышла из кухни, прошла в комнату. Позвала меня. Я вошел.
— Ну вот, — сказала Наташа. — Это здесь.
— Что же: показывай.
— Да прямо перед тобой.
— Что значит — прямо передо мной? — едва ли не рассердился я. — Не вижу.
Однако сразу могу тебя разочаровать: где бы в этой комнате ни заложить тайник, его обязательно найдут. И даже без особого труда.
— Поспорим? — На что угодно.
— Хорошо. Спорим на то, что мне будет угодно. Только не вздумай потом выкручиваться.
— Ein Wort — em Mann! — заявил я, и хотя это было сказано по-немецки, она, похоже, поняла. Усмехнулась. Отошла в угол. Взобралась на стул.
Подняла руку. И извлекла кассету — похоже, прямо из воздуха.
— Э? — сказал я.
— Проигравший платит.
— Постой. Я ничего не понял.
— А это и не обязательно.
— Ты мухлюешь. Она была у тебя в рукаве.
— Думаешь? Хорошо…
Не слезая, она снова двинула рукой — и кассета исчезла. Наташа спрыгнула и подошла ко мне.