Варламов
Шрифт:
с моим основным партнером? Как вести с ним многочисленные
диалоги?!
И вот, наконец, на одной из репетиций я почувствовал, что
на контрасте построенные наши диалоги, в силу различия харак¬
теров наших образов и происхождения каждого из них, могут
даже выиграть — и с помощью известного такта нисколько не бу¬
дут мешать общему ансамблю».
щий человек, пришел к этой мысли не сразу и не без труда,
а Варламов сообразил с маху: и про обусловленность образов
«происхождением каждого», и плодотворность столкновения двух
различных манер сценического поведения даже в этом насквозь
стилизованном спектакле? Понял, что Сганарель должен быть
другим и, играя его по-другому, может оказаться в спектакле
своим, не внесет неладной разноголосицы.
Понял это и Мейерхольд. Еще в ходе репетиций, рассказывает
В. А. Теляковский, он заявил:
— Надо Варламова предоставить самому себе: он сделает
по-своему, но хорошо, и нечего беспокоиться.
«Вот его первое появление в Сганареле, в сопровождении
Гусмана — конюшего доньи Эльвиры. Из глубины сцены в не¬
обычайно красочном, живописном и характерном полосатом ко¬
стюме, украшенном лентами, прямо на публику, подходя вплот¬
ную к ней, к самому краю выдвинутого вперед просцениума,—
с открытым, добродушным, необыкновенно веселым лицом идет
Варламов, еще не произнося ни одного слова, и только своим ви¬
дом вносит такое оживление, что как будто настал праздник и
все кругом осветилось ярким светом. Такова сила его таланта».
(Из «Записок» Ю. М. Юрьева.)
Спектакль начинается с рассказа Сганареля о своем барине.
— Между нами говоря, — Варламов обращается не так к Гус¬
ману, как к зрителям, — мой господин Дон Жуан — такой злодей,
каких
проклятый еретик, который не верит ни в небо, ни во что святое,
живет как последняя свинья, скотина, не знающая христианских
законов и священного писания...
И все это так горячо, что еще непонятно, осуждает Сганарель
своего господина или хвастает его беспримерными качествами.
Слова вроде бы бранные, а Варламов весело улыбается.
«В нем было столько жизнерадостности, комизма, наивного
добродушия, веселости и готовности живо и доверчиво воспри¬
нимать все совершающееся вокруг него и дышало такою необык¬
новенною непосредственностью, обаянием и вместе с тем юмором,
свойственным французскому драматургу, что его лицо для пуб¬
лики при первом же появлении на сцене служило как бы визит¬
ной карточкой Сганареля и в то же время — визитной карточкой
комедии Мольера», — пишет тот же Ю. М. Юрьев.
Выговорив все про своего господина и вытолкнув Гусмана
вон, Варламов снова выходил вперед, всматривался в зрительный
зал, искал знакомые лица... И вдруг:
— А-а-а, Николай Платоныч, мое вам почтение! Пришли на
нас поглядеть? И хорошо сделали. Сегодня у нас веселое пред¬
ставление. Посмеетесь вдоволь!
И в другую сторону:
— Кого я вижу! Мишенька? Говорят, ты женился? Вот рядом
с тобой — она? Что ж ты такую красавицу скрываешь от друзей?
Пришел бы с ней в гости ко мне. Не бойся, я — старик, не отобью!
И в директорскую ложу:
— Владимир Аркадьевич, голубчик, запишите себе на память:
завтра в десять часов утра приду к вам по делу. Не занимайте
это время ничем другим, оставьте за мной...
И так, пока не одернет его вышедший на сцену Дон Жуан.
Делалось все это по режиссерскому замыслу. Но такое можно
было доверить только Варламову. Только он мог выйти из роли
легко для себя и не покоробив никого в зрительном зале. Можно
было заранее быть уверенным, что только ему простят зрители
дружески-фамильярное обращение. Да и кто еще мог бы ра¬
зыскать в зрительном зале столько знакомых и сразу найти —
кому что сказать? И так безобидно, приветливо, по-свойски, с
густой приправой смешинки.
У Варламова в роли Сганареля все было основано на сочув¬
ственном интересе актера к образу. Он играл эту роль, совер¬
шенно не разбираясь в том, что у Мейерхольда надумано, что идет
от самой комедии Мольера и что подсказано собственным творче¬
ским воображением. Играл взахлеб, с разудалой самоотдачей.
«Все формальные трюки спектакля, стилизованного во всех
деталях, — пишет А. Я. Бруштейн, — порой заслоняли и игру
отдельных актеров, и идейный замысел Мольера, но ни на секунду
не заслоняли Варламова: он их заслонял. Зритель видел не вы¬
чурно-резную ширмочку придворного суфлера, около которой сто¬