Варшавский договор
Шрифт:
На втором перекрестке, у проспекта Мира, лысый пропал. Миша обмер. Но тут между двумя мадамами в шубах – мама толстая и в облезлой норке, дочь толстеющая и в сомнительном еноте, – мелькнула согнутая почти в шар спина под коротким серым пальто. Миша возликовал, наддал и наконец приноровился больше не терять объект. Теперь можно было пошуршать соображениями на тему того, кто этот объект есть и с чем его есть.
Объект выглядел по-народному: одет не бедно, но и не богато, не броско, но и не совсем совок, так – легкая старомодность, при этом не с папиного плеча. Обувь Миша разглядеть не сумел, но, судя по быстрому уверенному ходу, она была неплохой, а подошвы – не лысыми. Жаль, было бы гармонично.
Вот лысина лысого как-то характеризовала. То есть сам факт раннего облысения со лба мало о чем говорил. В теории, связывающие природное скинхедство с умом, потенцией или хитрованством, Миша не то чтобы не верил – просто не находил для них прочных оснований. Косвенные признаки были выразительней. Во-первых, преследуемая лысина старательно обновлялась – так, что участок выпадения от участка выбривания практически не отличался, в том числе на затылке. Парень за собой следил и либо регулярно бегал к парикмахеру, либо обзавелся специальными бритвами, а также умением поглядывать за ухо и закидывать руку за лопатку. Ну или покладистой женой. Во-вторых, лысина была сравнительно модной. Очень сравнительно – мода уже подыхала, но, с учетом альтернативы (пучки вокруг самурайской тонзуры либо роскошный зачес подрощенной височной пряди через всю голову), могла подыхать до полной победы лобковых трансплантаций. Стало быть, товарищ за модой следил – ну или относился к себе с уважением. Показатель не слишком редкий, но все равно достойный. В-третьих, лысина категорически не соответствовала погоде. Пешеходы такие прически редко носят, а для чулманских пешеходов столь отточенный подход грозит выстуживанием всех пазух и мозолистых тел, а также превращением пешехода в еле живое пособие для каждой мамы, грозящей бесшапочным отпрыскам жуткой болезнью под названием менингит. Болезнь на самом деле вирусная и отрицательным градусом не передается – тем значимей будет подвиг превращения мамы в пророчицу, а угрозы – в болезненную правду.
В общем, не пехотной эта прическа была. С высокой долей вероятности можно было предположить, что и лысый не был пехотинцем. Вопрос в том, где и почему шевалье оставил свою шваль.
Допустим, он старый чайник не телом, так духом, и на зиму припарковал машину в дальнем гаражике, над залежами картошки и посреди банок с вареньем, а также неизрасходованных обойных рулонов.
Не похож.
Тогда допустим, что у лысого машина сегодня не завелась из-за мороза. Но минус двадцать для местных условий вполне рабочая температура, а ветер, выжимающий дух из людей, на аккумуляторы и свечи особо не влияет. Вряд ли местные покупали авто, не приспособленные к рабочим условиям.
Еще допустим, что лысый машину разбил – вчера или неделю тому. Вот это хороший вариант. Потому и с белобрысым встречался – тот мог чего полезное подсказать по поводу разматывания ДТП его коллегами – да хоть бы и ментами. Пусть эта версия будет опорной, а с краешку мы положим еще один непротиворечивый вариант – лысый такой же приезжий, как и Миша, вот пешком и бегает.
Обе версии развязывали руки. Если лысый проходит по делу о ДТП, и дело это требует консультаций с перцем из СКР, – значит, есть в этом деле сильно обиженные стороны, которые могут лысого сильно не любить. Коли с лысым чего случится, то первый косяк как раз на терпил и упадет. А второго мы и ждать не будем. А если лысый приезжий, то случай с ним никого сильно не взволнует – кроме тех, к кому он приехал, ну и, может, белобрысого дознавателя. Наша задача – устранить почву для волнений. Дознавателем босс со Славкой займутся – уже занялись, очевидно, – а принимающая лысого сторона на мне. Не забыть уточнить этот момент, подумал Миша и плавно зашагнул за наращенное остекленными рамами крыльцо очередного магазина. Лысый затормозил и полез в карман джинсов.
За крыльцом удачно торчал щиток с пестрыми рекламками и объявлениями, лохмы которых застыли на морозе, как мгновенно высохшая ромашка. Миша невнимательно чирканул взглядом по диагонали, запоминая на всякий неправдоподобный случай: банк, секонд хэнд, банк, ломбард, русская семья снимет, татарская не отстанет. Босс мог потребовать отчета даже по такому поводу.
Щит и остекление не позволяли ни видеть, ни слышать черта лысого. Но даже если он отвечал на самый важный в жизни звонок, – а в карман так резко полез за телефоном, не за табакеркой же, – должен был или договорить уже и помчаться дальше, или добалтывать на ходу, как все нормальные люди. А Миша, как нормальный топтун, не должен был отставать.
Миша выступил из укрытия и чуть не ухнул в корявый сугроб. Черт лысый топтался на прежнем месте, но лицом к Мише, и вещал в прижатую к шапке трубку, рассеянно водя глазами. Запускаем план Б, он же упреждающий.
Миша так же рассеянно взглянул на лысого и неторопливо зашагал к нему. Лысый отвернулся, бубня в микрофон, – слегка, потом всем корпусом, сутулясь, чуть поводя плечами и задирая свободную руку к голове. Сигнал здесь был ни к черту. Миша прошел мимо серой перчатки, прижатой к серой шапке, и зашагал дальше, прикидывая, что вернее – замедлить ход, чтобы лысый обогнал снова, или подождать вон за тем обделанным багровой плиткой углом девятиэтажки. Навигатор, показания которого Миша вызубрил еще в кафе, утверждал, что в складках причудливо изогнутого многоподъездного дома ховался премиленький тупичок. Где можно глушить, крошить и потрошить – в зависимости от обилия прохожих.
Миша ускорил шаг и чуть не спикировал башкой в пунктирную ледовую дорожку, раскатанную безмозглыми пацанами. Посреди серо-коричневого снега, пересыпанного всякой химией, она была как черный глазок между серыми пальцами и виском лысого. Только что увиденный Мишей глазок. Который смотрел на Мишу. Потому что был не просто кусочком телефонной спинки, а кусочком с фотообъективом.
Лысый не рассеянно и не застенчиво отворачивался – он, не переставая, снимал Мишу.
Красавец.
Я тебя уже жду.
Миша совершенно естественной походкой зашел за угол, в том же темпе сделал несколько шагов, забирая вправо, огляделся и, аккуратно обойдя сугроб, по газончику вернулся к багровой стене. Вблизи она не была багровой – по низу здания шел пояс блестящей черной плитки, а выше плитка была матово-вишневой, по-кондитерски симпатичной. Трепыхнется – в череп эту вишенку получит, как пироженка, подумал Миша, приготовясь. Лысый должен был уже подойти. Странно, что так беззвучно – с далекого проспекта докатывались вялые отзвуки машин, во втором подъезде за спиной сквозь незакрытую от общей перекошенности дверь посвистывал ветер – а лысый не выдавал себя ни скрипом подошв, ни щелчками фотозатвора.
Плохо.
Миша опустил руки, соображая, и вскинул снова – за углом заскрипел снег. Медленно так. Крадись-крадись, подумал Миша на излете запала, послушал еще немного и выскочил из-за угла – напрямую, без окружных маневров. Тетка в облезлой норке крупно вздрогнула, прижала к себе могучую сумку и распахнула рот, чтобы заорать. Дочки при ней не было, лысого тем более. Лысый был сильно вдали – у проспекта Мира. Миша всмотрелся, пошел к нему, всмотрелся внимательней и рванул, чуть не уронив тетку. К лысому подруливала «Гранта» с оранжевым горбиком на крыше.
Миша бежал, отчаянно оскальзываясь и с трудом огибая неповоротливых встречных, редких, но ведь секунду назад ни одного не было. Встречные неорганизованно шарахались и робко выдыхали обидные слова, куда более обидные слова перестукивались меж ушей, ледяная дорожка кинулась под ноги и попыталась поцеловать Мишу в переносицу. Миша проходил все препятствия как чемпион Кении, но все равно не успевал. Лысый уже сел в такси и захлопывал дверцу, даже не покосившись в Мишину сторону. Миша крикнул «Стой!», глупо выбросив руку. «Гранта» пыхнула в его сторону облачком и покатила. Как раз когда Миша достиг обочины.