Варварство

Валиуллин Ринат Рифович

Одержимый новым знакомством

Прогноз погоды – олицетворение скуки.Дождь не похож на дождь, а снег на снег.Не на себя, на небо тучи наложили руки.Я образ принял безобразный – человек.Мешая воплощение грусти с осознанием,один оставлен с кучерявым мозгом на один.Расставшись, мы свободнее не стали,я, как и ты, уже найти кого-то одержим.Равнина постоялого дворане выровняла чувства.Я противоположность находил не только вгениальности полов,скорее даже в том, что ежедневно, грустно,развратно тело, но ещё развратней без мозгов.Терпением оплодотворённый, думал.Анализ – только форма забытая.Всё то, что складывалось, порождало суммусудьбы,

которая ещё не верила в меня.

Эмиграция

Иногда не знаешь, что ответить,в кармане наскрёебывая чушь.Не найти спасибо для тебя при свете,я, пожалуй, темноты дождусь.Отблагодарю вечерним звоном,серебром ударится об днослово, рифмой на века парализованное,обо мне заставит думать, о другом.Забеременеют мысли и размножатсяв голове, как в проклятой стране,эмигрируют в соседние наложницами,но скучать не перестанут обо мне.Весенний пепел.Я разодрал весну,так ей и надо.Моя весна, я сделал всё, что смог,бельём упалаотцветающего сада,возвышенная, уже у ног.Кормилица иссякла вдохновением,но губы по инерции тянул,цвет у самца теряло оперение,сопрано превращалось в гул.Роман короткий – одна обложка,кто сердцевину выел?Чем теперь страдать?Весенняя любовь – оплошность,и снова обнимаю тех, кого хотел прогнать.Порой прекрасною трагически раздавлен,влюблённости останки в пепельнице,затушенной усилием недавно,теплились.

Ко дню всех влюблённых

Город – опухоль мозга и печени,камни, выложенные со вкусом,но любить здесь нечего.Учёба так себе и безупречная,право на слушать,любить там нечего.Работа, мать её за ногу, вечная,деньги, карьера,любить там нечего.Плоть изучил от стопы до предплечия,живы инстинкты,любить там нечего.Царь – мужчина, но им правит женщина,брак – рутина,любить там нечего.Творчество – вялой душе затрещина,жажда признания,любить его нечего.Дева природачеловеком калечена,после него любить там нечего.

Снова я…

Снова я,небритый, поздно, твой.Осторожные двери,усмехнулись глаза.Ты, качнув головой,скинула недовериеи свежесть волос назад.Снова твой на целую ночь,на утро,от шершавого подбородкадо мыслей, до рук,мы её опорочим,мутную,обнимаясь то крепко, то робко,словно мечущие икру.Ты займёшь в рассудкевсё пространство,много больше знаний моих.Как животное, теплотойзаласканное,завернёшься в моей тени?Долго будет так продолжаться,насколько возможно,насколько соскучились.Как в порту кладь ручнаяу сердца, друг к другу, как регистрация,поцелуями вымученная.Попрошу подержать слова,как простые вещи,нет их в книгах,только в твоих глазах,в клетчатке бытия переменчивогозамрут, и ты не двигай.

Шедевр

Когда в двух изумрудных пещерахглазниц, хранящих покой,открою свои музеи,пойму, что радость ущербна,и солнце жёлто-золойпока не увижу, пока вновь не прозрею,когда в ресничной брезгливости,защищаясь от звёздной пыли,светила неистребимогоя найду слова, что вырастисмогли бы,даже если их скрыливо имя меня, любимого,когда замёрзну в твоих хрусталикахи ничего не будет глубжетой глупости вытаращенной,захочется стать одновременно тут жемальчиком маленькими мужемпронзительным.

Суслики

Люди, люди, отношения сусликов,парадная или люкс.С любовью, как у вас, малюсенькой,я никогда не свяжусь.Моя – она огромна,больше, чем космос атомный,страстью легла смотаннойи будет до смерти изматывать.Случилась короткой, как счастье,глубокой, за яблоком, в глазное дно…Как этим можно разбрасываться,подарком она одной.Люди, люди, желания кроликовв клетке или в саду.Любовь показную, дохленькую,я никогда не пойму.Моя широка бесконечно,потушенная ночами,в пути оставила млечномзвёзды с глазами отчаяния.

Weekend

Я два дня не был дома,два дня не писал.И куда ваши брови,и о чём ваш оскал?Я два дня не взирална знакомые дали,только пальцы искалито, что я потерял.Я два дня в чьей-то жизни,я два дня не в своей,внутривенно непризнаннойсреди пьяных людей.Я два дня на природеотдохнул от любви.И всё правильно вродеот чего же грустил?

Авиа

Бокал винанечем закусить,некем зацеловать,день по дешёвке солнце продал,повязкой осталась связь.Аэропорт. Люди метались,что им ещёвременным суждено.Вместо тебя уста кумачомскрашивало вино.Всё. Проводил.Избавился от тела.Свободная касса чувств.Тянущее что-то больно кусало,не улетело?Вернулось.

Не отворачивайся

Не отворачивайся,я ещё люблю…Твоё недомогание хромоераскачивало веру на ходу,ходу часов, лишившихся покоя.Не отворачивайся,я ещё с тобой,так преданна, что предала бы счастьеи, разругавшись напрочь с головой,безмозглая,невзгодам выпалила: «Здрасьте!»Не отворачивайсястороной луныобратной, бледной половины,в отличие от слов, поступки менее умныно поразительно значимы.Не отворачивайся, всё ещё люблю.Хранишь молчание,меняя внешнее на внутреннюю влагу,присутствие моё здесь не случайно.Я виноват лишь тем, что делаю во благо.Не отворачивайся,я ещё люблю,то самолюбие перетекло в другуюлюбовь, которую краду,пожизненное получить рискуя.

Я бы выкурил папироску…

Я бы выкурил папироскупод души флегматичный мотив.О насущномвыстелит дым философскибирюзовых волнений залив.Разбираться в них нету смысла,разбираться в себе рутина,в других?Пауза – это то, что повислово вдохновении никотина.Я бы выкурил папироску,расстелившись удобно в закатепалёномнатюрмортом или наброском,затянувшись на автомате.Любопытная дымкасойдётся с туманом,разлохматится связью,где улыбка зависит от солнца,там луна бесталанна.Зубы жмут папироску,и нечем смеяться,на фоне раздумийгоризонты сойдутся в плоскость.Я не образумлюсь.