Варвары ледяной планеты
Шрифт:
Mэйлак одета слишком уж странно. Ее кожаная одежда кажется более замысловатой, чем у Вэктала, с интересными маленькими узорами, напоминающими вышивку. Узоры обрамляют искусно зазубренную кайму ее выреза, пересекаясь крест на крест через ее широкие плечи, и ниспадают красивыми свободными складками над ее животом. Они завязаны узлом на одном из ее бедер, открывая леггинсы, покрытые еще большим количеством переплетенной вышивки, усеянной по коже. Когда она садится рядом со мной, я замечаю ее босые ступни даже в таких условиях, и я удивлена. В пещерах теплее,
У меня возникает легкое чувство зависти. Хотелось бы мне чувствовать себя в тепле ради разнообразия.
Одним движением Mэйлак садится со скрещенными ногами прямо передо мной. Она ставит свою корзину на пол пещеры рядом с кроватью и кладет обе руки ладонями вверх на свои колени.
– Могу я исцелить тебя?
– Эээ... да? – на их языке нет слова «ок».
Она осторожно берет мою больную руку в свою, оттягивает рукав, а затем разворачивает перевязь, которую сделал Вэктал. Мое запястье все еще в синяках и сильно опухло, а когда убрали бинты, оно запульсировало с удвоенной болью. К моему удивлению, Mэйлак закрывает глаза и укачивает мое запястье, как будто ожидает чего-то.
Эээ... ладно. Я жду, поскольку кажется невежливо спрашивать, какого черта она делает.
Спустя некоторое время она открывает глаза и, нахмурившись, смотрит на меня.
– У тебя нет кхай. Я думала, что, возможно, Вэктал, ошибся.
– Нет, – говорю я со слабым намеком на улыбку. – Он прав. У меня нет кхай.
Это слово странно ощущается у меня во рту.
Женщина осторожно опускает мое запястье вниз.
– Странно. Тогда я не так уж много могу для тебя сделать. Мой кхай - особенный, – говорит она, касаясь своей груди, а затем протягивает руку ладонью вверх. – Он может вызвать твой кхай и воодушевить его работать более эффективно.
– Ааа, – ну, по крайней мере, она не предлагает натирать кристаллы, измазать меня грязью или что-то типа такого варварского. – Да все нормально, серьезно.
– Сейчас я могу только повторно перебинтовать, – говорит она, потянувшись к своей корзине. – Как только ты примешь кхай, я смогу тебя вылечить.
Мне нечего сказать. Я еще не определилась, хочу ли я этого странного паразита, хотя перспективы, вне всякого сомнения, выглядят сейчас не очень-то хорошо.
– Можно у тебя кое-что спросить?
– Конечно, – ее большие, светящиеся глаза смотрят на меня.
– Ты помнишь, как ты получила свой кхай? – из-за этого все эти люди настолько ослеплены наличием ленточного червя?
Ее глаза расширяются, и она качает головой.
– Без кхай наши дети рождаются беспомощные. Они уязвимы, пока не достигают четырехдневного возраста. Затем мы охотимся на великого са-кoхчк и пересаживаем кхай ребенку.
– Зачем же ждать четыре дня?
– Ребенок должен иметь достаточную силу, чтобы принять кхай, – говорит она. – Иначе это - смерть и для ребенка, и для кхай.
У нее нежные руки, когда она из своей корзины берет костяные шины и, поддерживая
– А это больно?
Она пожимает изящными плечами.
– Не знаю. Я была совсем маленькой, когда приняла свой. Очень редко кхай умирает, и для ша-кхай необходимо отыскивать новый. За всю мою жизнь такого никогда не происходило.
Это не очень-то помогает избавить меня от тревоги при мысли о принятии в мое тело долбанного симбионта.
– Ты чувствуешь, как он перемещается? Ты знаешь, что он там? Он действует, будто... говорит с тобой?
– Говорит? – ее глаза расширяются, и она сотрясается от смеха, пока не видит, насколько у меня сейчас серьезное лицо. Тогда ее смех утихает. – Нет, конечно же, нет. Он не разговаривает. Это практически тоже самое, что иметь сердце, или легкие, или живот. У тебя просто есть кхай, – она снова пожимает плечами. – Некоторые проживают всю свою жизнь, не чувствуя резонанс. Это единственный раз, когда кхай пробуждается. Тогда он отчаянно заявляет о своем присутствии.
– Мурлыканьем.
– Мурр...?
– Звук, – поправляю я, затем пытаюсь сымитировать его в своем в горле. – Он заставляет тебя мурлыкать рядом с твоей парой, не так ли?
– Это - нечто большее, чем просто звук, – говорит она, завязывая вокруг моего запястья последние ленты, что еще осталось от повязок. Ее рука тянется к груди. – Когда кхай оживает, ощущаешь мощный всплеск насущной необходимости. Это походит на... зуд духа.
Очевидно, что она изо всех сил пытается объяснить это.
– Это что-то типа притока адреналина? – предполагаю я, затем добавляю. – Подобно очень быстрому бегу с горы? Или во время охоты?
Она медленно кивает головой.
– Больше, чем это. Это... и вдобавок - собственничество. Твоя пара только твоя, а те, кому не терпится утвердить свою пару, находят, что чувство постепенно обостряется. Сложно описать. Это нечто большее, чем просто чувства. Это осознание.
Это меня немного беспокоит. Я представляю Вэктала и то, через что он должен проходить, когда резонирует по отношению ко мне. Впрочем, он не особо-то и казался на взводе. Собственником, да. Но довольным. Может быть, это происходит по-разному у разных инопланетян?
– Это - часть наших жизней, – говорит она тихо. – Кхай выбирает пару, а кхай никогда не ошибается. Когда резонируешь своей паре, это приносит наибольшее удовольствие, чем все то, что вообще можно вообразить.
– А ты счастлива с парой, которую он выбрал для тебя?
Ее губы изгибаются в милую улыбку.
– С моим Кэшремом? Сначала нет, я очень разозлилась. Кхай не всегда выбирает тех, кого, как нам кажется, мы хотим в наших шкурах. Кэшрем - дубильщик, а не охотник. Я была молода, и меня привлекал определенный охотник, с которым я разделяла шкуры, – ее длинные ресницы затрепетали, и она повернулась к своей корзине и достала от туда одежду. – Я принесла тебе вот это. Вэктал говорит, что тебе зачастую холодно, так что надеюсь, что они помогут тебе сохранить тепло.