Варвары
Шрифт:
— Прекрати, — негромко сказал Черепанов. — Их сюда не для того принесли, чтоб ты тяжелой атлетикой развлекался.
— А для чего?
— А я почем знаю. Так что там дальше, с тем австрийцем?
— С австрийцем нормально. Преуспел. Встроился в систему.
— Сверхчеловеком стал?
— Вроде того. Он оказался единственным за всю историю рейха заключенным, которого на хрен выгнали из лагеря смерти. Система его отторгла. Усек?
— Не вполне.
— Ну ты и тормоз. А еще летчик. Если человек оказывается в ситуации, когда все вокруг иррационально, он, зная, что за этой иррациональностью стоит нечто
— «Рациональное», «иррациональное»! Ты что, попроще не можешь выразиться?
— Могу. Смотри, мы сейчас вроде того заключенного мужика. Возможностей у нас почти никаких, изменить ситуацию под себя мы не можем. Воспринимаем ее как абсурдную, поскольку не знаем, что за всем этим стоит. Единственная зацепка — то самое радиоизлучение. По всем признакам — искусственного происхождения. Ты следишь за моей логикой?
— Слежу. — Геннадий отколупнул кусочек засохшей смолы с бревна частокола. Смола была естественного происхождения. Сосновая.
— В общем, идея такая, гражданин начальник. Мы с тобой в этом мире — как тот мужик в лагере смерти. И выход у нас один — ситуацию принять как данность и с ней максимально слиться. Тогда, возможно, она нас отторгнет. Обратно домой. Что нам, собственно говоря, и нужно.
— Понятно, — кивнул Черепанов. — Гипотеза интересная. И не противоречащая первоначальному плану. Но — только гипотеза. — Командир нагнулся, сорвал травинку. Пожевал. — Значит, надо сделать так, чтобы нам тут стало хорошо. — Геннадий спрыгнул с наката.
— Раз надо — значит, сделаем. Ладно, пошли отсюда.
Протиснувшись между бревен, они выбрались наружу. После дождя глинистый склон холма сделался скользким.
— Ну что, командир, начнем? — бодро спросил Коршунов.
— Ты о чем?
— В этот мир встраиваться. Не слабо отсюда, как с горки, съехать?
— Давай, — согласился Черепанов. — Заодно проверим, как координация восстановилась.
Глава двадцать шестая
Алексей Коршунов. Тернистая дорога к звездам
Когда Алексей Коршунов был мелким сопляком, принято было внушать подрастающему поколению, что у каждого в жизни должна быть великая цель. Ну просто у каждого. Мол, конечно, у нас все профессии равны, но некоторые — значительно равнее других. Космонавты, например. Космонавты — это идеально. И сверху им все видно, и их видно отовсюду. Сплошная геройская романтика. Ежели бы в те времена пройдоха — официальный биограф ваял историю Лехиной жизни, то написал бы, что с сопливых лет Алексей Коршунов так только и мечтал — космонавтом стать. В школу ходил — мечтал, после — тоже исключительно к этому стремился. Оттого и полетел в конце концов — и в герои выбился.
И было бы все это — чистое вранье. Ни в какие космонавты Лешка Коршунов не собирался. Да и планов на будущее никаких особенных не имел. Жил себе, хулиганил помаленьку. Как все сверстники.
После школы поступил в университет, на физфак. Физфак к тому времени уже за Петергоф перевели. Дорога в один конец два часа занимала. Так что прогуливал студент Коршунов, ну… Как большинство. Хорошо, на факультете порядки были либеральные, а Леха — активный спортсмен, что в те, советские еще, времена кое-что значило. Так что терпели Коршунова в деканате, не выперли. Тем более, сессии прилично сдавал. Первые два курса Алексей в основном лоботрясничал. А на третьем вдруг с головой ушел в учебу. Сам не понимал, как это получилось. Просто в один прекрасный день ему интересно стало. И сразу направление определилось — кристаллография.
В общем, определился и распределился Коршунов — удачнее некуда. Был направлен в очень серьезный закрытый НИИ. Тогда полным ходом шли работы по «Бурану» [9] . Туда-то он и попал. Хотя перестройка уже началась, и все слегка пошатывалось.
Вот Горби ругать принято. Мол, развалил страну. Алексей его всегда защищал. Потому, наверное, почему отец его, «шестидесятник», Хрущева хаять запрещал. В свое время Алексей этого не понимал. Понял позднее. Когда уже прожил кусок собственной жизни.
9
Советский космический корабль многоразового использования.
Просто на время правления Горбачева пришлись Лехины лучшие, самые развеселые годы. Как лучшие годы его отца — на хрущевскую «оттепель».
Дома Алексей в то время почти и не жил. Дневал и ночевал на работе. Или же по стране мотался. Но спортивную форму держал: осенью-весной два раза в неделю в зале мордобойничал, зимой — горные лыжи, летом — в горы. В 1987-м, когда они с Черепановым познакомились, Коршунов считался уже очень неплохим скалолазом. С Генкой они первый раз встретились в августе 87-го. В Капустином Яре. Там космодром старейший. Оттуда первые баллистические ракеты запускались в 50-х годах.
27 августа был пуск «Модели-504» [10] . Так назывался предпоследний аппарат серии «Бор-5». Представлял собой уменьшенную копию «Бурана» в масштабе 1:8. Пускали его в сторону озера Балхаш. Алексей принимал участие в создании «Модели-504», потому и был откомандирован конторой на стартовый комплекс. Не один, конечно, а в числе рабочей команды. И Генка туда приехал. От своего ведомства.
Познакомились. Но пообщаться в тот раз не удалось, некогда было. У Черепанова свои дела были, у Алексея — свои. И работы по горло.
10
Модель «Бурана».
15 ноября 88-го запустили первый «Буран». В беспилотном варианте. Все прошло «на ура». Начали готовить второй пуск. Кое-что нужно было дорабатывать.
Наступил 1989-й. Газетно-журнальный бум, съезды народных депутатов по «ящику», академик Сахаров. А финансирование начали урезать. Причем — пугающими темпами. Перспектива второго пуска все отдалялась и отдалялась, тая в неопределенности.
К тому времени Алексей уже знал, что Генка включен в состав экипажа этого второго «Бурана». А в мае им снова довелось встретиться. В Москве. У обоих «окно» образовалось. Пошли на пару по Москве бродить. Смешное тогда было время, переменчивое. Матрешечники, певцы уличные…