Варяги и Русь

Лавров Александр Иванович

— Как, боярин, ты хочешь сегодня показать нас князю? — воскликнули обе сквозь слёзы.

— А вы думали, что я стану прятать таких красавиц от Красного Солнышка?.. Не затем вас похитили, чтобы прятать от него...

— Ни за что не пойду! — решительно заявила Оксана.

— А не пойдёшь к князю, так я пошлю тебя в Вышгород в работницы, — пригрозил Вышата... Ну, Буслаевна, чтоб всё было готово к вечеру... А ты, молодец, пойдём со мной... — сказал он Торопу.

Он ушёл. За ним вышел Тороп, бросив выразительный взгляд на девушек.

XXIII

Было

уже за полдень; Вышата запер Торопа в тёмную горницу. В одном углу на полу лежала охапка сена, Тороп лёг на неё и начал обдумывать, как бы ему выбраться отсюда. Он встал, ощупал стенки, потолок и дверь. Стены и потолок были крепки, словно из камня, приходилось ждать, пока кто-нибудь не вспомнит о нём и не позовёт к князю.

Между тем Вышата хоть и приказал приготовить Оксану и Светозору к вечеру в терем, однако же потом передумал, вспомнив, что сам князь спрашивал о них... Он побоялся, что Владимир по настоянию его любимцев в самом деле возвратит их отцу. «Завтра князь уедет на ляхов и забудет всё... тогда дело будет вернее», — подумал он и вернулся в светёлку Буслаевны отменить своё распоряжение.

Около трёх часов пополудни Владимир вернулся с охоты и потребовал показать ему всех предиславинских девиц.

Вышата смекнул, в чём дело, и, послав собирать их на двор, зашёл шепнуть Буслаевне, чтоб она скрыла Оксану и Светозору, при этом он приказал ей, что если князь спросит её, как надзирающую за девушками, чтобы молвила бы: не видала таких.

Владимир, а вместе с ним Извой и Руслав осмотрели всех девушек, да не нашли тех, кого им надо было. Владимир ещё раз сказал Вышате, чтобы он, если Оксана и Светозора у него, возвратил их добром отцу. Вышата клялся Перуном, что не видал их.

Всю ночь Владимир провёл в пиру и только под утро отправился в терем Рогнеды и Марии. От последней он вышел в весёлом настроении, так как она много беседовала с ним и беседа эта произвела на него благоприятное впечатление.

— Ты едешь теперь, — говорила она, — покорять ляхов, но помни, что если Господь не захочет возвеличить тебя, то и вся рать твоя бессильна будет победить их.

— Неужели ты и другие, тебе подобные, думаете, что ваш Бог так всемогущ, что в его воле покорять и побеждать.

— Да, князь, — отвечала Мария. — Он действительно всемогущ и чтоб доказать тебе его всемогущество, достаточно вспомнить о том, что ты не победил бы Ярополка и киевляне не разбежались бы при виде одного Извоя, если бы Он не захотел того.

— Может быть, ты права, — заметил в раздумьи Владимир. — Ну, чей бы Бог ни помог мне победить, а я буду рад этой победе.

— Пошли, Господи, тебе победу, — сказала она, — я буду молиться за тебя и на дорогу благословлю тебя... — Мария, поцеловав Владимира, осенила его крестным знамением. — Да будет над тобою благословение Всевышнего, — сказала она, — и да руководит он всеми твоими помыслами.

— И ты думаешь, что твоё благословение послужит мне путеводной звездой к победе?

— Я уверена в том, князь...

— Твоими

бы устами да мёд пить, — сказал он, целуя её.

— Возьми это на дорогу, — сказала она, подавая ему какую-то маленькую вещицу, — и береги её. Она тебе даст желанную победу.

— Что это, ладонка?

— Да, ладонка. Только не развёртывай и не смотри на неё, а храни, как хранишь другие.

Это был крестик, завёрнутый в красную материю. Она боялась показать его и одеть на шею князя, но зная, что он любил и носил ладонки, она дала ему и свою.

Владимир положил её вместе с прочими в карман и вышел от неё сияющий.

Было уже около полудня, когда Владимир вернулся в Киев, где его ждала рать.

Руслав и Извой едва успели попрощаться со своими невестами и успокоить старика Epoxy, как пришлось выступать. У крутого берега Днепра стояли ладьи и ждали сигнала отчаливать. Воевода киевский Светорад, объехав ратников, скомандовал в поход; войска двинулись. За ними двинулись и оладьи. В одной из них были Владимир, Извой, Руслав, воеводы и старейшины. Божерок остался в Киеве. Не было ещё Вышаты да Торопа...

Ключник, вернувшись по выступлении рати, выпустил его.

— Ну, Торопушка, — сказал он. — Теперь моя воля, и я из тебя не только верёвок навью, но и лучины наколю, коли ты не успокоишься, а уж Божерок и подавно снимет с тебя не одну шкуру... Смотри, не гневи нас...

Тороп вернулся в Киев, но там никого не было. Несмотря на то, что войска вышли раньше на целые сутки, он догнал их на следующий день.

Когда ратники, шедшие сухим путём, заметили приближающегося всадника, они думали, что из Киева несётся гонец, и остановились, но, узнав Торопа, расхохотались: он был весь в пыли и еле переводил дыхание.

— Что попритчилось тебе, Торопушка? — спросил у него воевода киевский. — Аль тебе тесно сделалось в Киеве?

— Да, воевода, очень тесно... От Вышаты да Божерока в степи будет тесно... А где князь? — спросил он Светорада.

— А, соскучился по нём!

— Соскучился, да и дело поведать надо...

— Ну, дружок, далеконько тебе придётся гнаться за ним... Нет, ты уж лучше отдохни да иди с нами: к одному концу все придём.

Через несколько дней войска Владимира дошли до Перемышля, в котором были хорваты и Олаф; однако после первого же боя они были выбиты из города, и Олаф с позором бежал. После Перемышля были взяты и другие города, и хорваты покорились; на них была наложена дань от каждого плуга.

Радуясь такой лёгкой победе, Владимир вспомнил слова Марии и подумал: «А ведь правду сказала она, что если Бог не захочет, то я не буду победителем... Жаль только, что Олаф опять ускакал...»

Победив хорватов, Владимир не хотел возвращаться в Киев и пошёл на вятичей, которых победил также легко, и поздней осенью прибыл в Вышгород, в котором у него было триста жён. Туда он пошёл с тою же целью, с какою в последний раз был в Предиславине, но и здесь не увидел тех, кого хотел найти.

— Не везёт нам, Извоюшка, — сказал Владимир, — и здесь их нет.