Варяги
Шрифт:
Дождавшись, пока закрылась дверь за низко кланяющимся Илмарусом, Рюрик повернулся к предводителям дружины:
— Будем совет держать. Ждать ли весны или теперь в поход выступать? Пока готовимся — реки встанут, путь прямой...
Привольно жилось в Новеграде. Многие уже и забывать стали, что по соседству, в трёх днях пути, расположились бодричи. После суматошного лета с плесковским походом, схваткой с Рюриковой дружи ной каждый стремился наверстать упущенное. Осенний день на весь год припасы создаёт.
Никто не успел и понять, что к чему, как опять оказались старейшинами уличанскими Домнин и Пушко. Старики носов кверху не задирали, памятуя пережитое, но по граду ходили уверенно, по-хозяйски. Возмутился было Вадим, но отец прикрикнул на него. Махнул тот рукой и ушёл на половину молодой жены Людмилы развеять злость. А Олелька отправился в градскую избу, куда заблаговременно пригласил старейшин. Предстояло ещё раз обсудить будущий разговор с воеводой Рюриком. Седмица прошла, как с общего согласия старейшин отправил Олелька посланца в Ладогу — звать Рюрика на беседу.
Зима в том году выдалась ранняя и крутая. Навалились морозы, сковало льдом Волхов. Ильмень-озеро ещё ворочалось недовольно, но и оно от берегов затягивалось серым покровом льда. Ребятня целыми днями пропадала на реке, отлучаясь по домам лишь кусок хлеба съесть да оглушённого налима бросить перед довольной матерью. А там уже и мужик, который порисковее, ведя лошадь за узду и пробуя ногой прочность льда, отправлялся на дальнюю поляну за сеном.
Становился санный путь — самый лёгкий и приятный из всех путей словенских: сиди в санях, завернувшись в тулуп овчинный, изредка покрикивай на коня, чтобы чувствовал тот хозяина рядом и бежал резвее, а замёрз — пробегись за санями, разгони кровушку по жилочкам. Не трясёт тебя, как летом на телеге, и руки не болят, как от вёсел к вечеру. Заройся в пахнущее летним разнотравьем сено, подрёмывай себе на здоровье. Хорош санный путь торный!
Рюрика ждали со дня на день. Велел Олелька стороже воротной тотчас же, как только покажется обоз его, упредить старейшин и его, посаженного, но шуму и переполоху большого не делать. А то новеградцы ещё и на вече сбегутся. То ни к чему. С воеводой старцы пусть говорят. При многолюдстве да хае серьёзное дело не делается.
На девятый день близ полудня прибежал один из воротников и, не отдышавшись даже, прямо с порога выпалил:
— Едут, Олелька. Обоз саней в двадцать. Пущать ли? И пущать, дак куды направить?
— Отворяйте вороты. Пусть к дворищу Гостомысла едут, — распорядился Олелька. — А старейшины в градскую избу пущай собираются...
...В градской избе многолюдно. Бодричи — Рюрик, Трувор, Синеус, Переясвет — уселись особо. Напротив них градские старцы: Олелька, Домнин, Блашко, недавно выбранный вместо утопшего Олексы, Никодим, Пушко. Сбоку примостился Вадим. С любопытством оглядывал гостей. Суровые воины, ничего не скажешь, даже на беседу явились, как на брань, — оружны и в доспехах. Свои же вырядились во всё праздничное, от зелёного да синего аж круги в глазах плывут. Украдкой оглядел Вадим и себя — кажись, не хуже других: и рукоятка меча, начищенная, блестит, и ножны сафьяновые камешками играют.
Первым речь повёл Рюрик.
— Вы, старейшины новеградские, поступили не по ряду. Когда приплыл к нам Блашко, все условия с ним обговорили. Мы должны были помочь вам покарать кривских, вы обязались заплатить за то. О том, чтобы жить нам в Новеграде, даже и речи не поднималось. Мы считали это само собой разумеющимся. Такова была воля вашего князя Гостомысла. Разве не он повелел вам пригласить меня на княжение? Или то придумал старейшина Блашко?
В просторной горнице наступила тишина. Рюрик ждал ответа, но Олелька не торопился. Ещё не всё сказал бодрич, пусть выговорится.
— Вы встретили нас, как врагов, словно никакого договора между нами и не было, — не дождавшись ответа, продолжал Рюрик. — Вы отказываетесь платить, не пускаете в Новеград, не даёте припасов. Разве так поступают родственники? — намекнул Рюрик на родство с Гостомыслом.
И опять вопрос остался без ответа. Олелька словно воды в рот набрал.
— Назад мы не вернёмся. Не для того поднимались всем родом, чтобы бегать из земли в землю. Мы будем жить здесь. Так хотел ваш князь и мой тесть Гостомысл, так хочу я, так пожелала дружина. Лучше вам выполнить условия договора и жить с нами мирно. Завтра вы опять поссоритесь с кривичами или с другими соседями и прибежите ко мне за помощью. Если вы откажетесь от договора, мы подумаем, стоит ли оказывать вам помощь. Я всё сказал, старейшины.
Рюрик выжидательно смотрел на Олельку. Тот сидел в центре старейшин и, пока говорил воевода, накручивал на палец прядь седой бороды. На бодричей не смотрел. Теперь же остро глянул в глаза Рюрику.
— Мы выслушали тебя, воевода, — начал Олелька, и голос его, по сравнению с Рюриковым, показался Вадиму дребезжаще-старческим. — От приглашения и договора мы не отказываемся. Только условия того договора менять надобно. С кривскими мы сами управились, твоей дружины не дожидаясь. Так что платить не за что, и давай договоримся сразу: новеградцы за ваш приход платить не будут. О том забудьте. Мы позволили вам жить в Ладоге, хотя сами знаете, могли бы и прогнать с нашей земли...
— Это ещё как сказать! — пылко воскликнул Синеус.
Олелька насмешливо улыбнулся.
— Ты об этом вот ему скажи, — и ткнул пальцем в сторону сына. — Не от его ли меча бежала ваша дружина от Новеграда?
Рюрик круто повернулся к Синеусу, бросил короткий, жёсткий взгляд. Лицо Синеуса вспыхнуло.
Олелька помолчал — бодричи сидели как каменные, — повёл речь дальше, словно и не заметил детской выходки брата воеводы.
— Размыслив, новеградцы порешили: ряд надо новый чинить. Ты, воевода, сам сказал, что уходить с нашей земли не собираешься. Добро. Живите. Дружина ваша не слишком велика, большинство воев бессемейные. Мы прокормим вас. Но вы будете служить граду. Только в таком случае мы не токмо кормить вас станем, но и жён дадим, и гривны платить будем.
Ты хочешь быть князем словенским, володеть нами. И сам ты, и воины твои кричат, будто старейшина Блашко именем новеградцев позвал вас на княжение. Того не было. Господином над Новеградом ещё никто не бывал. И князь наш Гостомысл лишь одним из старейшин был. Земля уважала его и слушалась. Даже в дружине он не воеводствовал — то ты сам знаешь. Честь от новеградцев Гостомысл трудами своими получил. Но господином не был. Ныне у нас есть и воевода свой, но мы не отказываемся от слова. Коли пожелаешь стать князем-воеводой Новеграда, согласимся. Но во внутренние дела наши тебе не вступать, суда не чинить, тяжб не разбирать. То дела посаженного и старейшин. Твоё же дело дружину крепить, соседей, ежели потребуется, в страхе держать, но походов без приговора словен не учинять...