Варяги
Шрифт:
— Ты хочешь, чтобы я стал наёмником? — в первый раз повысил голос Рюрик.
— Зазорного, воевода, в том нет, — подчёркнуто спокойно ответил Вадим. — Служить не одному человеку, а всему словенскому племени не зазорно. Повторяю, об этом не со мной разговор вести будешь. Решай, воевода. Согласен — разойдёмся, не согласен — продолжим сечу.
— Мы будем думать над твоими предложениями...
— Не моими — новеградцев, — быстро поправил Вадим.
— Я думал, ты умнее, — презрительно прищурился Рюрик. — Мы возвращаемся в Ладогу, там обдумаем.
— Думай, воевода, — резко повторил Вадим. — Только помни: хоть одному ладожанину зло причините — берегись.
— Не пугай. Это недостойно воина. Дело воина — мечом пугать, а не словами.
— Посмотри на поле. Мечами мы тоже нехудо владеем...
Рюрик круто повернулся и неторопливо пошёл к своим.
— Старейшину Блашко отпусти, воевода Рюрик! — в спину уходившему крикнул Вадим. — Он вам без надобности.
Не останавливаясь, Рюрик махнул рукой в знак согласия.
ЛАДОГА: СЕРЕДИНА IX ВЕКА
День Рюрика начинался с рассветом. Чужая земля, чужие обычаи. Силой взять не удалось, придётся брать хитростью.
«Повременим спорить, зачем словене пригласили нас: наёмниками или княжить и володеть ими, — решил воевода, возвращаясь с поля неудачной битвы с Вадимом. — Повременим. Надо присмотреться, разобраться, кто друг, а кто недруг новеградцам. Выбрать момент и ударить. Ударить так, чтобы уже не встали».
В Ладоге под жильё воеводе отвели самую большую хоромину: в две клети, наверху с женской и мужской половинами, внизу с просторной горницей для бесед, столовой палатой и помещениями для челяди. Только первую ночь после возвращения провёл Рюрик вне града — в поле, в шатре, хотя ворота твердыни не запирались и за ними оставалась семья Трувора, семьи немногих воинов и его собственная семья. О ней, отходя ко сну, Рюрик забыл. Помнил другое: введи он дружину в град — возгорится новая брань. Воины злы. Неудачу похода на новеградцев выместят на ладожанах.
Взять твердыню налётом при незапертых воротах, когда и свои дружинники, пусть малым числом, сидят внутри её, не представляло большого труда. Но разумно ли? Новеградцы будут здесь через несколько дней. С ними пока что ему тягаться трудно. Потому и приказал дружине шатры в поле ставить...
К полудню пришёл к Рюрику в шатёр Щука и сообщил, что для него, воеводы, его братьев и старших военачальников хоромы приготовлены. Просил, чтобы Рюрик повелел воинам избы рубить за стенами. В граде, мол, тесно; обещал своих плотников в помощь прислать. Сокрушаясь, развёл руками:
— Не посетуй, воевода, скоро студень прибежит, запуржит. Поторапливаться надо да запасы припасать: рыбы в кормилице нашем — Волхове — черпать не вычерпать, да и зверь лесной отъелся за лето красное.
Добрый совет дал Щука. Рюрик не замедлил воспользоваться им. И вот уже который день живёт в хоромах. А послов новеградских всё нет и нет. Дом устроил по своему желанию. Наверху, рядом с горницей, велел поселиться Милославе с тремя прислужницами, вывезенными с Рюгена.
Неладное творилось между ним и женой. Замкнулась Милослава в себе. Покорно, но без былой радости исполняла волю мужа. Дом, хозяйство вела по-прежнему, но Рюрик видел: отшатнулась в испуге и недоумении душой от него жена после новеградского похода. Аркона трещину наметила, Новеград остуду принёс. В радость семейную двое лепту вносят, а коли один уклоняется, другой его не восполнит. Рюрик перестал ходить на половину Милославы.
Нынче он проснулся с ощущением какой-то важной, но ускользнувшей мысли. Покуда спал, была она отчётливая, прямо-таки зримая, а открыл глаза — исчезла. Он лежал неподвижно, вспоминал сон и не мог вспомнить. Что надобно решить первоочерёдно? Корабли на берег вытащить? Не то. Отправить Трувора в Новеград договариваться о закупке припасов? Не то.
Вдруг вспомнил. Не утром во сне пришла мысль, а вечером, когда Щука рассказывал смешной случай, приключившийся с ним у соседей-веси. Сегодня же отправить Илмаруса в Белоозеро. Молодец Щука, натолкнул его, Рюрика, на важное решение...
Сквозь малое окошко, затянутое мутноватой слюдой, просачивался рассвет. Глухо звякнула на улице колодезная бадейка. Ладога просыпалась. Рюрик поднялся с ложа.
В горнице для бесед сидели братья — Трувор с Синеусом. Илмарус стоял почтительно, слушал внимательно. Давая понять, что уяснил наставления воеводы, наклонял голову. Эта молчаливая учтивость раздражала Рюрика. Илмарус не свой человек. Был в дружине Торира, несколько лет прожил среди словен, служил старейшине Блашко. Домовым челядином был. Разве такой человек может быть верным проведчиком? Но никто из своих для такого дела не годился.
— ...В Новеграде скажешь: не хочу больше кровь проливать, ни свою, ни вашу. Я у вас, как брат, жил, обид не видел. Так, мол, и воеводе сказал, просил отпустить и уговаривал его не воевать новеградцев. Он, Рюрик, вначале, мол, рассердился, хотел мечом меня зарубить, да братья удержали. Они вашу сторону держат. Рассказывай так, чтобы не усомнились. В Новеграде товар возьмёшь, с кем-нибудь из купцов сговоришься и отправишься с ними торговать в Белоозеро...
— Прости, воевода, на что товар куплю? — несмело спросил Илмарус.
— У Блашко служил? Гривны должны быть, он старейшина щедрый, — с усмешкой ответил Рюрик. — Ладно, часть товаров с кораблей возьмёшь, часть в Новеграде купишь — серебра дам.
— Благодарю, воевода.
Рюрик поморщился.
— Думаешь, ты мне как купец нужен? Можешь совсем не торговать, но, если назад возвернёшься без сведений о численности дружины тамошней, о том, как вооружена, каковы укрепления града, своим мечом голову снесу. Понял?
Илмарус молча кивнул головой.