Варяги
Шрифт:
— Убери руки, ушкуйник! — пронзительно взвизгнул Пушко. — Не тебе мне ответ давать! Кто ты есть?
Забылся старейшина. Не в своих хоромах шумел — перед новеградцами стоял. Неразумное слово вылетело, каждому в душу пало — не вернёшь.
Вадима ушкуйником прилюдно назвал — полбеды. Но бодричи? На помощь званы? Без нашего согласия? Разве то дело одних старейшин? Судьбу града — да что града — всей земли за нашей спиной решают? Потай? Когда такое было? Гостомысл и тот по важным делам совет с людьми держал. А эти?
Вышел вперёд кузнец Радомысл. Не сводя глаз с Домнина, обратился к нему подчёркнуто спокойно:
— Ты, старейшина, тож совет держал о бодричах?
Побагровел Домнин, угадывая за спокойствием кузнеца надвигающуюся беду, но отказаться отвечать не посмел.
— Одной головой думали, — вымолвил неохотно.
— О других знать не хочу, — всё так же спокойно и негромко, но так, что услышали все, сказал Радомысл. — Других пущай другие спрашивают, а ты старейшина нашего конца. Пошто с нами, ковалями, совета не держал?
Домнин, опустив голову, молчал.
— Эй, братья-ковали! — поднял голос Радомысл, поворачиваясь к толпе. — Надобен ли нам такой старейшина, коли он против нас стоит?
— Не надобен! Не хотим его! — вразнобой ответили десятки голосов.
— Других старейшин пущай другие пытают, а тебе, Домнин, мы, ковали, говорим: отныне твоё слово нам не слово. — И неторопливо, тяжело шагая, затерялся в толпе своих товарищей.
Такое случалось нечасто. Давно миновали времена, когда род выбирал старейшину и мог сместить его за серьёзную провинность. В Новеграде уличанскими, конецкими [23] старейшинами становились по уважению, а чаще всего — по достатку. Нынешние старейшины восприняли свои обязанности от отцов — не по уму, по новоявленному обычаю. И по тому же обычаю, но более древнему, в любой момент могли потерять власть.
23
Конецкий — относящийся к административным частям (концам) города.
Единодушное мнение кузнецов в один миг превратило Домнина в рядового горожанина.
Пример заразителен. Новеградцы нашли выход накопившемуся гневу. Один за другим выслушивали старейшины традиционное: «Отныне твоё слово нам не слово».
Под насупленными взглядами, окружённые грозным молчанием, они покинули торжище.
Вадим растерялся. Не то наказывал отец. Надо было подтолкнуть новеградцев к мысли об избрании старейшины старейшин, чтоб те под его рукой ходили. А вышло...
И как же теперь быть с кривскими? Начатое не бросишь... Будь что будет...
— Новеградцы! — закричал во всю силу немалой груди. — Старейшин нерадивых мы наказали. Решать надо: пойдём ли в поход на Плесков али бодричей ждать станем? И придёт ли Рюрик тот?
— Ты-то сам как думаешь? — откликнулось сразу несколько голосов.
— Думаю, неча нам ждать союзников непрошеных. Сами управимся. Не надобны нам бодричи.
— Правильно! — загудело торжище. — Пусть возвертаются, откуда пришли. Сказывай, что делать будем? Теперь ты у нас за старейшину. Сказывай.
— От старейшинства отказываюсь — чести много. Какой я старейшина. — И он ещё круче выпятил грудь, развернул плечи. — Моё дело в поход идти, а об градских делах думать — борода ещё не побелела, — и засмеялся первым, подавая пример. Захохотали и новеградцы, словно действительно что-то смешное было в том, что у двадцатилетнего мужика борода ещё кучерявая и чёрная. — С родителем своим ещё не сравнялся, так что старейшиной мне быть негоже. А с плесковцами дело делать надо спешно. Пока они не проведали о сборах наших. Сегодня брони одевать, у кого есть, с жёнами прощаться, а завтра в поход выступать. Я так думаю. Согласны ли?
— Согласны! — закричал кто-то из ватаги Вадимовой.
— Согласны-то согласны, — откликнулся другой, — но как град без головы будет? Того нельзя. Сами слышали, бодричи могут вот-вот пожаловать...
— Правильно! Граду старейшина надобен. Такой, чтобы его не только мы, но и уличанские старейшины слушались. Так ли я говорю, новеградцы? — крикнул ладейный мастер Слинька.
— Так! — ответили ему ближние и дальние. — Чтоб как при Гостомысле.
— А коли так, то кого ж старейшиной посадим? Кому доверим дела градские вершить? Сдаётся мне, под силу то старому Олельке!
— Добре придумал Слинька! Олельке град можно доверить!
— Где Олелька?
— Тащите его сюда!
— В поход собираться пора, время не ждёт!
Вадим торопился к дому. Получилось даже лучше, чем думали с отцом.
Князь кривский Стемид, прозванный насмешниками-новеградцами князьком Стемидкой, сидел безвылазно в Плескове. Тяжёл был на подъём: едва-едва с великими потугами, после многократных жертвоприношений, собрался против новеградцев и, задавив их малую дружину силой, собранной со всей земли, совсем перестал думать о примучивании соседей. Старейшины ближайших родов возроптали — идучи на битву, рассчитывали дань богатую со словен получить, а Стемид не только на Новеград не пошёл, но и послов, чтобы дань потребовали, до сих пор не отправил. Отмахивался от старейшин, как от надоевших комаров, а коли донимали — отправлялся на любимые ловища.
Вот и сегодня с утра пораньше Стемид ужом хотел улизнуть один-одинёшенек на свою потеху, да старейшины перехитрили: ни свет ни заря всем скопом явились в хоромину князя. Влезли без спроса, согнувшись поневоле под низкой притолокой, расселись по лавкам, подпёрли спинами тяжёлые прокопчённые лесины хоромные и молча уставились на сборы Стемида. Тот даже плюнул с досады на тесовый пол, а им хоть бы что — словно и не заметили. Бросил с досадой Стемид лёгкий лучок в угол, сел на скамью поодаль.
— За утицами, Стемид, собрался? — задал ненужный, совсем глупый вопрос старейшина Борич.
— А вы чего припёрлись? Я звал вас? — неласково ответил Стемид. — Или у тебя дела нет, Борич, что с утра словами играть собрался? Тебя слова кормят? Пока тут просидите, гребень бы вырезал...
— Слова меня не кормят, Стемид, — с обидой ответил Борич. — Гребень я вырежу, твоей жене подарю. Однако и ты не простой охотник, чтобы каждый день в пущу шляться. Ты князь наш, тебе решать дела не только своей семьи, но и всех родов наших надо.