Варяги
Шрифт:
Из толпы вышли два старика и в ожидании остановились перед цепью воинов.
— Пойдём, — бросил Рюрик брату. — Они хотят говорить с нами...
Один из стариков был совсем дряхлым — борода с прозеленью, спина горбом. Он посмотрел на братьев слезящимися глазами и что-то негромко сказал своему спутнику. Тот заговорил на словенском языке:
— Старейшина нашего племени Михолов спрашивает вас, чужеземцы: зачем убили вы людей нашего племени? Зачем пришли на нашу землю? Чего хотите от нас?
Рюрик, пристально рассматривая его, неожиданно спросил:
— Ты новеградец?
— Нет, я с Плескова. Давно уже поселился тут.
— Тогда скажи старейшине, что пришли мы сюда по праву сильнейших. И людей его убили по тому же праву. Можем всех убить, если дань откажетесь платить и не признаете нашей власти.
— Теперь я узнал вас, вы — варяги, — печально сказал старик. — И сюда добрались...
— Ты ошибся. Наверное, вспомнил набег конунга Торира. Не от него ли спрятался в эти леса? Так знай, от моей дружины не спрячешься. И торопись передать старейшине то, что я сказал. Мои воины устали держать луки. Если вы не согласитесь платить дань, я подам сигнал — от вас никого не останется...
На площади стояла тишина. Толпа с ужасом смотрела на воинов. Матери зажимали рты ребятишкам.
Старики обменялись короткими фразами. Старейшина закрыл глаза и стал походить на деревянного идола. Его спутник тяжело вздохнул и тихо сказал Рюрику:
— Сила на твоей стороне. Мы согласны на дань. Повелевай...
— Повелевать будет он, — воевода положил руку на плечо Синеуса. Старик, кряхтя, поклонился. Старейшина стоял неподвижно, не открывая глаз. — А сейчас скажи им, — Рюрик пренебрежительно указал на толпу, — пусть расходятся по избам, готовят угощение и припрятанные меха. Мои воины в гости придут. Чтобы не было им ни в чём отказа...
...Дружина возвращалась из похода довольной. Славно погуляли. Сани нагружены до предела. Будет чем удивить новеградский торг. Пусть пошевеливаются купцы, готовят гривны. Доволен был и Рюрик. Добыча взята знатная. Не думал он в такой глуши золото найти. А оно нашлось. Не так много, правда, но нашлось. Синеус обещал ещё по окрестным селищам поползать. Потому и не пошёл Рюрик дальше по землям веси. Оставил брату часть дружины — сами справятся. Договорились твёрдо: половину дани брат будет присылать ему в Ладогу. Другая половина — его. По справедливости.
...Одно дело сделано. Без промедления другое вершить надо... Как словене об этом говорят? Куй железо, пока оно горячее. Хитрец Олелька сам предложит идти на кривичей. Что-то с их летним походом не чисто. Что ж, это мне на руку, да и новеградцы теперь не отвертятся, заплатят. И, кажется, Трувор сделает то же, что и Синеус. Пусть будет так. Пусть забирает кривичей. Ему, Рюрику, довольно словен и чуди. К тому же братья будут делиться с ним добычей. Об этом он позаботится.
Утром, после бурной ночи, проведённой вначале на пиру в честь удачного похода, а потом в покоях Милославы, Рюрик поднялся разбитый, с тяжёлой головой.
Велев челядинцу вылить на голову две бадейки холодной воды, почувствовал себя несколько лучше. За утренней трапезой выпил кубок дорогого греческого вина, присланного воеводой Щукой. Пришёл в себя.
— Пойду к Милославе, — пробормотал он и с удивлением заметил, что говорит вслух. Такого раньше не водилось, чтобы сам с собой... Наверное, и холодная вода не помогла, всё ещё не протрезвел после вчерашнего. Неожиданно улыбнулся. Милослава должна обрадоваться: самый дорогой подарок — ожерелье из прозрачных переливающихся камней, неведомо как попавшее к весьскому старейшине, — приготовил ей. Не только за любовь молодую и горячую. Помнил — новеградцы всем скопом встречали её.
Ожерелью Милослава обрадовалась, примерила, не надевая, к нежной и тонкой шее, благодарно склонилась перед ним.
— Откуда оно, Рюрик? — спросила, не отрывая глаз от подарка.
— Из похода, — ответил он и улыбнулся её нескрываемой радости.
Она должна открыть ему ворота Новеграда.
— Расскажи о Белоозере. Я там не бывала. Как живёт весь — не знаю.
— Глупые люди, не умеющие держать меч в руках. Мы показали им, как это делается.
— Многих убили? — Грусть и тревога в голосе Милославы.
— В битве, как в битве, — неохотно ответил Рюрик. — Кровь диких не дорого ценится...
— Не говори так. Как ты не понимаешь, что, убивая их, ты одновременно учишь их убивать вас.
Рюрик задумался. Да, жена права. Не мало ли дружины оставил Синеусу? А если весь поднимется? Придётся повторить поход, наказать так, чтобы больше не помышляли о сопротивлении. Лучше не думать о худом. Синеус, хотя и младший, уже давно не младенец. У него немного дружинников для такой земли — меньше сотни человек; должен соблюдать осторожность. Хотя бы на первых порах, пока привыкнут...
Воины отдыхали, с удовольствием вспоминали поход. Рюрик разделил добычу, по справедливости оставив себе треть. Воины не возражали — таков обычай. Без добычи они не останутся. Их воевода не из тех, кто долго сидит без дела.
Жаль только, что он не разрешает отправиться на новеградский торг. Конечно, и в Ладоге не без веселья. Оказывается, когда мнёшь в руках собольи хвосты, и в захудалой лавке последнего купца можно доброе вино найти. И молодок разудалых поприбавилось в крепости — у всех вдруг дела к родственникам нашлись. Но всё ж это не то. В Новеград бы попасть...
А дни между тем шли. Полупьяные для одних, с размышлениями и тревогами для других. Рюрик уже и волноваться не на шутку стал. Неужели он не разгадал этого хитреца Олельку? Неужели второй раз придётся ехать к нему на поклон? Нет, подождать надо. Не выдержит купец Олелька. Онцифер с товарищами, наверное, донесли посаженному, какую он взял добычу.
Олелька, прождав Рюрика седмицу после возвращения возниц, испугался, что добыча ускользнёт: поневоле испугаешься, коли и Домнин ни с того ни с сего вдруг брякнул, что не худо бы в Ладогу наведаться, поглядеть, как там бодричи обосновались, не обижают ли ладожан. Ишь, защитник выискался. И то диво — раньше-то никогда мехами не интересовался. Видать, почуял лакомый кус.