Вас зовут «Четверть третьего»?
Шрифт:
Наверно, это плохо, что я не скрываю. Наверно, именно поэтому Корнелия так сдержанна и порой даже строга со мной. Пока она не была уверена в моей любви, она была совсем другой. Она была мягче и нежнее. Она глядела на меня порой такими глазами, какими можно глядеть только на близкого, дорогого человека. А с тех пор, как я сказал ей злосчастное это «агпо» – люблю, – она совершенно изменилась.
Она становится теперь прежней только при Витьке. Вначале я не обращал на это внимания. Потом заметил и стал думать. Высокий, стройный, спортивный Витька, конечно, гораздо привлекательнее меня. Я на полголовы ниже его, и толще, и уже начинаю лысеть, а у Витьки такая пышная каштановая шевелюра, что и в небольшие морозы он может спокойно ходить без шапки. Я уж не говорю о том, что Витька по-настоящему хороший парень, что он талантливый инженер.
Наверно, будь я на месте Корнелии, я, не задумываясь, предпочел бы Витьку.
Однако вскоре все эти мысли я отбрасываю, потому что понимаю их нелепость. Не в том дело, любит не любит Корнелия Витьку, а в том, что он не сковал ее своим «ато» (даже если тоже любит ее), а я сковал. Всегда легче и проще только с другом, чем с другом, претендующим на большее.
И поэтому я твердо решаю не напоминать ей о своей любви. Ни разу. Не напоминать, чтобы и со мной она почувствовала себя свободно и просто.
Не напоминать до тех пор, пока она сама не вспомнит об этом.
А если не вспомнит?.. Ну, что ж… Значит, ей и ни к чему об этом вспоминать…
Мы с Витькой до сих пор еще не успели купить Корнелии всего, что положено иметь девушке, хотя спустили все свои невеликие сбережения.
Когда мы покупали ей зимнее пальто, мохнатую шапку и меховые ботинки, она удивлялась:
– На Земле все еще пользуются такими тяжелыми вещами?.. Я уже давно-давно отвыкла от них.
Когда мы покупали ей осеннее пальто, она спрашивала зачем два? Когда мы, покупали ей боты и тяжелые осенние туфли – она тоже удивлялась: зачем столько?
Еще в Керчи во время дождя она попросила нас выйти из машины, переоделась там и вылезла под дождь в своем серебристом костюме и ботиках без застежек. Оказалось, что и костюм и ботики не промокают. Она очень удивилась тому, что у нас с Витькой нет легких непромокаемых костюмов. Это ведь так удобно!
Ее серебристый костюм оказался не только непромокаемым. Он оказался и согревающим.
В конце сентября, когда мы с Витькой мерзли в плащах и свитерах и собирались со дня на день надеть осеннее пальто, Корнелия спокойно ходила по улицам в своем костюме и надевать пальто отказывалась. Она объяснила нам, что ее костюм не только согревает в холодную погоду, но и охлаждает тело в жару. К тому же он не рвется.
И очень легко чистится. В таком костюме можно ходить до тех пор, пока он окончательно надоест человеку.
Моей квартирной хозяйке мы сказали, что Корнелия итальянка, моя дальняя родственница по матери, что она приехала к нам на несколько месяцев погостить. Объяснять хозяйке настоящую историю Корнелии было бессмысленно – она бы ничего не поняла, не поверила и еще, чего доброго, отказалась бы сдать комнату. Она, моя квартирная хозяйка, темная старуха, с трудом читает и расписывается. Она только деньги умеет быстро считать.
Мы не могли сказать ей ничего другого, потому что у Корнелии все еще нет паспорта и, естественно, нет прописки. И это последнее очень беспокоило мою хозяйку. Она боялась штрафа. И успокоилась только тогда, когда мы с Витькой клятвенно заверили ее, что любой штраф уплатим сами.
Конечно, паспорт Корнелии надо было добывать. И мы с Витькой ходили к начальнику городской милиции и рассказывали ему всю эту необычную историю. Он слушал нас внимательно, не перебивая, а затем спросил: – Зачем вы все это выдумали, ребята? Чего вы этим хотите добиться? Я никак не пойму…
Он не верил нам. Мы ушли, ничего не добившись.
Он даже не хотел разговаривать с Корнелией, потому что не верил в ее существование.
– Но мы можем привести ее сюда! – в почти полном отчаянии сказал я.
– Зачем? – Начальник милиции пожал плечами. – Вы же говорите, она не знает русского. А я не знаю латыни. Значит, разговаривать с ней мы все равно не сможем. А с вами я уже поговорил… Обучите ее русскому языку, потом приводите.
Подгонять Корнелию с изучением русского было не нужно. Она занималась почти целыми днями.
Как-то Корнелия сказала мне:
– Наверно, я уже достаточно знаю ваш язык, чтобы получить какую-нибудь работу. Как ты думаешь?
Я замялся. Я знал, что поступить на работу без паспорта невозможно.
– Любая работа у нас требует образования, – ответил я. – Нашего образования. Поэтому тебе надо будет учиться в нашей школе.
– Я могу поступить в школу сейчас?
Я отрицательно покачал головой.
– Сейчас рано. Ты еще плохо говоришь по-русски. Ты еще только учишься писать. Тебе нужно долго готовиться к школе. Кстати, ты учила когда-нибудь математику?
– Да. И в детстве, и на корабле Гао. Только по разному. Я училась на корабле Гао… И вот теперь надо снова…
К сожалению, я сам почти забыл математику.
Я мог предложить Корнелии только простейшие арифметические и алгебраические уравнения, простейшие теоремы.
Вначале я по привычке записал их арабскими цифрами. Потом мне показалось, что арабские Корнелия все еще знает нетвердо, и я выстроил рядом столбик – перевод арабских цифр в римские. Этот столбик Корнелия перечеркнула – перевод ей уже был не нужен. Но на уравнения и теоремы она сперва глядела непонимающими глазами. У нее даже слезы выступили от огорчения.
– Наверно, ваша математика слишком сложна, – сказала она. – Я не могу ее постичь… А Гао говорил, что у меня есть математические способности…
Мне стало невыносимо жалко ее.
– Давай разберемся, – сказал я. – Здесь же все очень просто…
Я стал объяснять ей значение «иксов», «игреков», «зетов», «альф», «бет», и «пи».
По мере того, как я говорил, ее лицо прояснялось.
– Оказывается, все дело в буквах! – наконец, обрадованно сказала она. – Это же на самом деле очень просто! Это для детей…