Вас зовут «Четверть третьего»?
Шрифт:
Она усмехается. Она коротко и жестко говорит:
– Нет. Это невозможно.
– Но почему? – горячо возражаю я. – Ведь Гао можно убедить!
– Гао не верит словам.
– Даже твоим?
Она смотрит на меня обиженно. Она негромко говорит:
– Не надо так… У вас часто говорят такие вещи, и мне это не нравится… Открыватели звезд не пользуются такими приемами. Гао знает, что я неопытна. Я могу решать только свою судьбу, но не судьбу товарищей Гао… Он говорил мне, что каждый правитель называет свое государство самым свободным и счастливым. И многие вслед за правителем
…На мокрый асфальт падают последние тяжелые коричневые листья. Корнелия старательно обходит их. Мы медленно идем по улице к своему дому и думаем… Мы думаем о Гао…
Проходит еще полгода. Эти полгода многое меняют в моей жизни. И не только в моей, но и в жизни Корнелии.
Есть, наверно, какие-то биологические законы, определяющие, кому и кого нужно было бы любить. Я юрист. Я знаю много законов.
Но этих законов я не знаю. Однако я подчиняюсь им так же, как все.
Я любил девушек и до Корнелии.
Мне бывало очень тяжело, когда я ссорился и расставался с ними. Но я всегда чувствовал, что будет кто-то еще, что впереди много счастья.
С Корнелией я не ссорился и не расставался.
Но с самого начала я почему-то чувствовал, что после нее не будет никого, что после нее счастья не будет. Поэтому я даже думать не хотел о том, что будет, если Корнелия меня не полюбит.
Может, именно это все и решило?.. Я ведь уже не представлял себе жизнь без Корнелии, и Корнелия не могла этого не понимать.
Я знал, что она все время сравнивает. Я знал, что мне трудно выдержать сравнение с Гао, мудрым и смелым человеком. Но я знал также, что ей приходится сравнивать не только нас. Ей приходилось сравнивать жизнь – ту жизнь, которая ожидала ее с Гао, и ту, которая ожидала ее со мной. Я очень надеялся на то, что само устройство нашей жизни поможет ей сделать этот выбор, проголосует за меня.
Я все больше рассказывал ей о нашей стране, о том, чем она отличается от других стран, о тех великих, справедливых принципах, которые заложены в основе всей нашей жизни. Чем лучше Корнелия знала русский, чем глубже вгрызался я в латынь, тем все более обстоятельными становились мои рассказы. Я объяснил ей, что я юрист, что я знаю законы. Гао еще только предстоит создавать справедливые законы. А у нас они созданы – бери, пользуйся.
Корнелия усмехнулась.
– Создавать справедливые законы интереснее, чем пользоваться готовыми. – Она сказала это спокойно, раздумчиво. – Именно поэтому ваши единомышленники в других странах не сбегаются к вам, живут и борются там, где родились.
Я понял ее. Я понял, что мне не нужно больше говорить о Гао.
Я понял, что мне не нужно больше помогать ей в сравнениях. Мне нужно только ждать. Она сравнит сама.
Вскоре после того вечера, когда мы слушали у Виктора пластинки Робертино Лоретти, я принес домой новенький
Все пластинки с итальянскими песнями, какие только были в магазине, я притащил домой.
Наверно, это был лучший подарок, какой Корнелия получила за всю жизнь. Несколько дней она буквально не отходила от проигрывателя.
С утра до вечера крутила пластинки, сожгла три предохранителя и страшно испугалась, когда сгорел первый.
– Разве на корабле у открывателей звезд не было музыки? – спросил я.
– Какая-то музыка у них была, – ответила Корнелия. – Но я никогда не видела, откуда она исходит. Я не могла ею управлять. И она мне не очень нравилась. Она была тягучая и некрасивая. Но Гао и его спутники слушали ее с удовольствием. Может, у нас просто по-разному устроен музыкальный слух? – Она кивнула на проигрыватель. – Эта музыка как праздник.
…Скоро меня уже хорошо знали в магазине пластинок. Я покупал их, наверно, больше, чем кто-либо. Я знал, что каждая новая пластинка – радость для Корнелии. А мне так хотелось, чтобы у нее было больше радости!
Как-то к концу дня Витька снова позвонил мне в адвокатскую коллегию.
– Ты сегодня вечером будешь дома? – спросил он.
– Да.
– И Корнелия, разумеется, тоже?
– Видимо. Она пока не уходит по вечерам одна.
– Я хочу прийти к вам вечером с одной молодой дамой…
– Я буду чертовски рад, старик! Давно пора!..
– Увы, Мишка, это не совсем то, что ты думаешь. Эта дама оттуда…
– Откуда?
– Ну, помнишь наше письмо?
– А-а… – У меня на душе заскребли кошки. – А я уж думал, ему не поверили…
– Да в общем-то не очень и поверили… Но выход нашли деликатный, ничего не скажешь… Этой даме поручено приглядеться к Корнелии и решить – можно ли использовать ее… ну, для начала хотя бы в качестве лаборантки. А там видно будет… В общем, они хотят посмотреть ее не в разговорах, а в деле. По-моему, разумно.
– По-моему, тоже.
– Теперь еще вопрос: что мы скажем Корнелии?
– Странный вопрос! Нужно сказать все как есть!
– А ты уверен, что тут не будет, так сказать, обратного эффекта? Мы ведь не можем рисковать.
– Ну, давай скажем, что это просто твоя сотрудница, твой друг. Она может готовить Корнелию к школе…
– Честно говоря, я думал о таком же варианте.
– Смотри только, не сорвись, Витька. Корнелия моментально почувствует любую фальшь.
– Фальши не будет, старина. Вера мне очень нравится. Мы провели сегодня вместе весь день. И это был один из лучших дней в моей жизни.
– Ну, что ж… Я рад за тебя! Жду!
Когда они пришли вечером, я понял Витьку. Вера была не просто красивой золотоволосой женщиной. Вера была обаятельной женщиной. Она вся светилась теплотой и добротой. Она принесла с собой в наш дом какую-то весеннюю свежесть, какой-то удивительный уют. Она держалась настолько естественно, непринужденно, что уже через полчаса бесследно исчезла обычная неловкость первого знакомства. А к концу вечера я почувствовал ее другом – старым, надежным, испытанным.