Васек Трубачев и его товарищи (илл. В.А. Красилевского)
Шрифт:
– Эх, жизнь! – время от времени бросал на ходу Мазин.
В папоротнике желтели лисички. Под старыми дубами крепко сидели на толстых ножках боровики; под молодыми сосёнками ютились маслята, к их коричневым шапкам лепились прошлогодние листья и сосновые иглы. Мазин нагнулся и поднял разломанный пополам гриб; другой гриб, рядом, был раздроблён на мелкие куски. Мальчики одновременно наклонились над ним, стукнувшись головами.
– Копыто лошади, – прошептал Мазин.
Петька, ползая на четвереньках, указал товарищу на глубокий, вдавленный след:
– Давно проехал – в ямку иглы нападали.
Мальчики медленно передвигались
Мазин указал на коротко выщипанную вокруг траву:
– Лошадь паслась…
– Генка! – радостно шепнул Петька.
– А может, фашист?
Тревога сжала сердца мальчиков. Перебегая от дерева дереву, они осторожно подошли к лагерной полянке. Там было тихо и безлюдно. Чернело обожжённое костром место, где Синицына варила кашу. Валялись обрубленные ребятами колья Мазин и Русаков долго не могли найти яму, где были сложены продукты и вещи. Замаскированная дёрном, она была почти незаметна среди зелени. Наконец Петька вспомнил, что немного влево от этого места он воткнул кустик орешника. Кустик, уже засохший и сморщенный, был на месте. Мазин приподнял край срезанного дёрна. Под ним забелела палатка. Мальчики лихорадочно считали продукты и вещи:
– Палатка одна, а было две… Консервов мало… хлеба нет!
– Аптечка… Ящик с аптечкой! Я сам его клал. Вот тут клал! – захлёбываясь, шептал Петька. – И письма в клеёнке, которое Сергею Николаевичу оставили, тоже нет. Одинцов его над костром вешал, я сам видел!
У Мазина беспокойно бегали глаза, он что-то искал: перебрасывал вещи, вытаскивал посуду, заглядывал на дно.
– Это кто-то другой был, – мрачно заявил он на вопросительный взгляд Петьки.
Усталость и печаль овладели обоими. Мазин долго сидел задумавшись над раскрытой ямой. Митя оставил бы ребятам письмо или хоть какой-нибудь знак, что он жив. Мазин встал, обследовал поляну, спустился к реке.
Наступили сумерки. Петьке стало страшно. Он сел, пристально вглядываясь в темнеющий лес. С берега донёсся до него торжествующий крик:
– Сюда! Сюда!
Мальчик стрелой понёсся на голос товарища. Неожиданное зрелище предстало перед его глазами. Мазин плясал танец диких, высоко вскидывая ноги и выкрикивая одни и те же слова:
– Бинточки! Бинточки! Тра-ля-ля! Тра-ля-ля-ля!..
В руках его болтались длинные серые бинты из полотна бабы Ивги. Петька мгновенно захватил себе другой конец и тоже пустился в пляс:
– Митины бинточки! Тра-ля-ля!
На берегу валялся пустой ящик из-под аптечки.
Через несколько минут, выкупавшись в реке, голодные, но счастливые, ребята уселись на берегу. Незаметно подкрался вечер. Костёр разводить боялись. Петька принёс банку консервов, но Мазин решительно велел положить банку обратно.
– Это Митино, а ты берёшь! Ведь он где-то в лесу блуждает, у него весь запас тут, – с укором сказал он.
Петька смутился и сейчас же предложил:
– Мазин, останемся тут навсегда! Он придёт – а мы тут!
Оба замечтались о встрече с Митей. Мазин глядел в тёмное небо и, потягиваясь, радостно бормотал:
– Эх, жизнь!
Он представлял себе, какую счастливую весть принесут они с Петькой ребятам. И, словно угадывая его мысли, Петька добавил вслух:
– А Трубачёв-то! Трубачёв прямо с ума сойдёт от радости!
– Все с ума сойдут! А мы не сошли?
– Я сошёл! – радостно уверил Петька.
Лес уже не казался страшным: где-то тут, в этом лесу, бродил Митя…
Заснули неожиданно и так же неожиданно проснулись.
Тёмный вечер сменило ясное утро. Радость стала ещё больше, ещё значительнее. Митя жив! Он где-то здесь – может быть, недалеко от них. Мазин решил пройти в глубь леса, а перво-наперво написать Мите письмо и замаскировать яму. Письмо писал Петька. Мазин, стоя над ним, диктовал, тщательно подбирая простые слова, чтобы не наделать грамматических ошибок:
– «Дорогой Митя! Ты жив, мы тоже живы. Нашли твои бинты и всё угадали. Мы живём там же. Слушаемся дядю Степана и Трубачёва тоже. Ты живи здесь, а то всюду фашисты. В Ярыжках фашисты и на станции Жуковка. Наши их бьют, а они всё лезут – Мазин вспомнил сшибленную доску с чужой надписью и продиктовал: – Мы тоже без дела не сидим и сидеть не будем».
Потом он задумался и, не зная, что ещё добавить, почесал затылок:
– Эх, жизнь!
Петька послюнил карандаш, записал последние слова и незаметно для Мазина поставил в углу четыре буквы: Р. М. З. С.
Положив письмо, они тщательно замаскировали яму и двинулись в лес.
– А Трубачёв-то! Ещё не знает, что Митя жив! – несколько раз повторяли мальчики, вспоминая Васька.
Но Васёк уже знал. В это утро в хате Степана Ильича неожиданно появился Генка. Он стоял у порога; армяк на нём был разорван, лицо осунулось, пожелтело, глаза лихорадочно блестели.
– Где конь? – тихо спросил его Степан Ильич.
Васёк Трубачёв, Саша и Коля Одинцов со страхом ждали ответа. Генка глубоко вздохнул, вытер грязной ладонью щёки:
– Отдал…
– Колхозного коня отдал? – Степан Ильич потемнел. Колхозного коня? Кому?!
Генка вскинул голову, сердито блеснул глазами:
– Мите!
Глава 27
Красный галстук
В Слепом овражке собрались все ребята. Были тут и Грицько и Ничипор. Пришли из Ярыжек Игнат с Федькой. Не хватало только Мазина с Русаковым. Они всё ещё не возвращались из своего путешествия. Перед сбором Игнат долго советовался о чём-то с Трубачёвым. Саша Булгаков, стоя на часах, с радостной улыбкой прислушивался к тому, что происходит в овражке. Там, на затонувшей коряге, удобно расположившись на толстых корнях, ребята слушали Генку. Генка сидел на самом почётном месте. Лицо у него было усталое, тёмная, обветренная кожа туго натянулась на скулах, на висках обозначились ямки, но карие глаза сияли.
– …Я чую – выстрел… один, другой… Я до Гнедка… А тут… Митя ваш из кущей як выскочит! Рубаха на нём порвана, задохнулся весь. – Генка обвёл ребят затуманившимся взглядом. – Ну и… отдал я ему коня…
– Ускакал он? – живо спросил Одинцов.
– Ускакал…
Малютин обнял Генку за шею:
– Митя хороший, он не обидит Гнедка! Ты не бойся, Генка.
Игнат встал. Растроганная улыбка лишала его обычной степенности, но голос звучал торжественно.
– Товарищи! – Он обвёл всех взглядом и остановился на Генке. – Я так думаю, товарищи: если человек сделал плохой поступок, то его надо наказать, и это будет правильно. Гена Наливайко, наш ученик и пионер, за плохой поступок против дисциплины лишился галстука… Галстук у него отобрали… – Игнат снова обвёл взглядом всех присутствующих. – Верно я говорю?