Ваш покорный слуга кот
Шрифт:
– Можно и отдать, а зачем он тебе?
– Сварю и съем.
Услыхав эти ужасные слова, хозяин изобразил на лице неприятную усмешку человека, страдающего несварением желудка, но ничего определенного не сказал; поэтому Татара-кун тоже не стал настаивать на том, чтобы съесть меня. Таким образом, я неожиданно был спасен.
Хозяин переменил тему разговора.
– Оставь кота в покое. Этот вор украл всю одежду, и теперь я вынужден мерзнуть.
Вид у хозяина был очень подавленный. Должно быть, он действительно замерз. Если до вчерашнего дня он носил два кимоно на вате, одно поверх другого, то сегодня на нем была лишь рубашка с коротким рукавом, да тонкое
128
Авасэ – вид верхней одежды.
– Сэнсэй, паршиво быть учителем. Украли немного вещей, и уже приходится туго… может быть, вы теперь передумаете и станете коммерсантом?
– Сэнсэй ненавидит коммерсантов, не говорите ему о них, – последовала реплика со стороны хозяйки. Ей-то, конечно, хотелось, чтобы муж стал коммерсантом.
– Сколько лет тому назад сэнсэй окончил университет?
– В этом году, наверное, восемь исполнится, – ответила хозяйка и взглянула на мужа. Тот не произнес ни «да» ни «нет».
– Уже целых восемь лет, а жалованье все то же. Сколько ни старайся, никто тебя не похвалит. «И сидит добрый молодец в полном одиночестве», – нараспев продекламировал Татара-кун для хозяйки строчку из стихотворения, выученного им еще в школе. Хозяйка не поняла смысла этих стихов, а поэтому промолчала.
– Я, конечно, ненавижу учителей, но коммерсантов ненавижу еще больше, – сказал хозяин и погрузился в раздумье, решая про себя, кого же он все-таки любит.
– Сэнсэй всех ненавидит, а поэтому…
– Единственный, кого вы любите, ваша жена? – с серьезным видом спросил Татара-кун. Последовал предельно ясный ответ:
– Терпеть не могу.
Хозяйка отвела глаза в сторону и обиженно поджала губы, но тут же взметнула на мужа гневный взгляд и сказала с явным намерением осадить его:
– Вы, наверное, даже жизнь ненавидите.
– Согласен, не особенно ее люблю, – ответил хозяин неожиданно беспечным тоном.
Вот и попробуй справься с ним.
– Сэнсэй, вам надо побольше гулять, а то совсем здоровье испортите… И становитесь-ка вы коммерсантом, чтобы зарабатывать деньги, особого труда не требуется.
– То-то ты так много заработал.
– Но я поступил в компанию лишь в прошлом году. И все-таки у меня сбережений больше, чем у вас.
– Сколько же вы накопили? – сразу оживилась хозяйка.
– Уже пятьдесят йен.
– А какое у вас жалованье? – не отступала хозяйка.
– Тридцать йен. Пять из них компания каждый месяц оставляет себе на хранение, но я в любое время могу взять их обратно… Хозяюшка, купите на свои карманные деньги несколько акций столичной окружной дороги. Через три-четыре месяца у вас будет вдвое больше денег. Лишь бы было с чего начать, а там они быстро пойдут в рост.
– Были бы у нас такие деньги, нас бы и вор не испугал.
– Поэтому коммерсантом быть лучше всего. Жаль, что сэнсэй тоже не стал юристом. А то служил бы сейчас в компании или в банке, зарабатывал в месяц триста-четыреста йен… Сэнсэй, вы знаете Судзуки Тодзюро, инженера-технолога?
– Да, он вчера был у меня.
– Вот как! Недавно мы с ним встретились на одном банкете и разговорились о вас. Неужели, говорит, ты был сёсэем у Кусями-куна? Я
– Говорят, он недавно перебрался в Токио.
– Да. Раньше он работал на шахтах на Кюсю, а теперь его перевели в Токио. Прекрасный человек. Даже с такими, как я, словно с друзьями разговаривает… Сэнсэй, как вы думаете, сколько он получает?
– А мне-то что.
– Двести пятьдесят йен в месяц, а в конце года, на праздник Бон [129] , ему выплачивают дивиденды, и худо-бедно в среднем йен четыреста-пятьсот получается. В то время, когда он огребает такие деньжищи, сэнсэй, знаток английского языка, должен десять лет носить одну и ту же лисью шубу. Ерунда получается.
– И впрямь ерунда.
Даже такой человек, как хозяин, жизненный принцип которого – стоять выше всего, смотрит на деньги так же, как все другие. Нет, наверное он жаждет денег больше, чем кто-либо, поскольку очень нуждается в них. Татара-кун достаточно красноречиво расписал те выгоды, которые сулит положение коммерсанта, и продолжать разговор на эту тему было бесполезно. Поэтому он обратился к хозяйке с таким вопросом:
129
Праздник Бон – праздник поминовения умерших.
– Хозяюшка, у вас бывает человек по имени Мидзусима Кангэцу?
– Да, и довольно часто.
– Что он собой представляет?
– Говорят, страшно способный.
– Красавец?
– Хо-хо-хо, примерно такой же, как и Татара-сан.
– Вот как. Неужели такой, как я? – спросил Татара-кун, и, представьте, совершенно серьезно.
– Где ты слышал о Кангэцу? – вступил в разговор хозяин.
– Недавно один человек попросил меня узнать, что он собой представляет. Он действительно стоит того? – Еще не услыхав ничего о Кангэцу, Татара-кун уже считал себя выше его.
– Гораздо умнее тебя.
– Вон оно что. Умнее меня, значит, – сказал Татара-кун таким неопределенным тоном, что было невозможно понять – рассердился он или нет. Смирение было отличительной чертой Татара-куна.
– Он скоро станет доктором?
– Пишет диссертацию, говорят.
– И все-таки он дурак. Подумать только – докторскую диссертацию пишет, а я-то думал, он толковый малый.
– А вы по-прежнему необыкновенно самоуверенны, – смеясь, сказала хозяйка.
– Мне тот человек сказал: «Интересно, если Кангэцу станет доктором, женится он тогда на дочери кое-кого или нет?» – «Где вы еще видели такого дурака: хочет стать доктором для того, чтобы жениться. Гораздо лучше отдать ее за меня, чем за такого человека», – ответил я ему.
– Кому «ему»?
– Тому самому, который просил меня разузнать о Мидзусима.
– Не Судзуки ли?
– Э, нет. Ему я не могу сказать такого. Уж очень крупная он фигура.
– Татара-кун, однако, хвастунишка. Когда к нам приходит, – задирает нос, а перед такими, как Судзуки-кун, наверное, ниже травы, тише воды.
– А вы как думали? С ними рискованно держаться иначе.
Хозяин неожиданно пригласил Татара-куна прогуляться. Ему было холодно в одном авасэ, и он уже несколько минут прикидывал, не пройтись ли немного для того, чтобы согреться; результатом этих раздумий явилось выдвинутое им беспрецедентное предложение. Татара-кун, которому было решительно все равно что делать, разумеется не стал колебаться.