Ваше благородие
Шрифт:
Если он не успеет добраться до верха и защелкнуть карабин на тросе…
Если… Ой, мама! Пятьдесят метров вниз — падать будет больно…
Хитрожопые краснопузые… Обошли, ф-факимада… Ничего, на хитрую жопу есть хер с резьбой.
Растяжка…
Парень на вершине горы едва не задел очередью по ногам… Одиночными стреляй, кретин! Нет, учиться тебе уже поздно…
Брезентовая тесьма плотно обхватывает руку… Страшно! А вдруг он все-таки разобьется?
Лязг карабина о сталь, щелчок…
И взрыв!
Молния блеснула внизу, звуки перестали существовать, вышка содрогнулась, Шэм сорвался и полетел вниз, заскользил по тросу на петле карабина, отчаянно пытаясь развернуться лицом к стене, в которую вмурована была растяжка: на такой скорости приложись спиной, не сумей самортизировать ногами — швах!
Сейчас пригодился бы опыт прыжков с парашютом… жаль, взять его негде…
Развернулся он в последнюю секунду перед столкновением, принял удар на ноги… Бисмалла!
Так, если этот парень наверху не отвлекся на взрыв и не принял это скольжение за падение, то он просто перегнется через край и снимет неудачливого Тарзана пулей… В сторону! Траверс! Ноги болят, ш-шайт, как болят ударенные ноги! Траверс!
А теперь — вверх, почти по отвесной скале, три метра — ерунда, он профессионал!
Так, мальчик действительно решил, что он просто свалился. Мальчик занят, он расстреливает наших ребят, которые пытаются отступсить под прикрытие каменных построек. Старший унтер Сандыбеков зол, как сам Иблис. Он с удовольствием спустил бы мальчика с горы без карабина и петли, но ему нужен еще автомат и патроны. Так что Шэм в три хороших прыжка оказывается рядом с парнем в десантной форме, и очень аккуратно вгоняет нож ему в затылок, под край шлема…
Автомат Калашникова-74. Как выразился господин Томилин — классическая модель. И в самом деле, лучше, чем АК-74У. И еще четыре рожка с патронами.
Будем жить…
Он нашел подходящий камень, принял упор, перевел автомат в режим «стрельба одиночными» и начал…
Не сразу Глеб понял, что там так взорвалось. Глянул наверх и ужаснулся…
Беляки заминировали вышку. Заряд рассчитали точно: самой вышке ни чича не сделалось, но площадку, где был пулемет, и куда — Господи Христе! — поднимались Зурабов и Степцов, ее сорвало с крепежных болтов напрочь. Теперь она валялась внизу, согнутая, как засохший лист, словно листы железа имеют свойство засыхать… А лестница, крепившаяся к ней одним краем, ходила вверх-вниз, как нелепые гигантские качели, и было что-то жуткое в ее движениях…
Обоих рядовых разбросало кусочками в радиусе сорока метров от вышки. Пулемет зашвырнуло почти ло линии вражеских сочлененных транспортеров.
Вторым ударом стала смерть Прохорова. Или не смерть… По-любому, автомат на вершине горы поменял хозяина, и это было им уже совсем ни к чему — они ведь должны были не дать белым зацепиться за эту площадку, отступить сюда… Вот зараза, уже двое тратят патроны лишь на то, чтоб заткнуть этого стрелка с вершины горы…
А все три белогвардейские машины уже горят, и белогвардейцы бегут сюда, и будет у нас тут сейчас не легкий бой, а тяжелая битва…
Глеб Асмоловский не знал, один он остался в живых или есть еще кто-то. Кто-то стреляет — значит, кто-то есть, никого не видно, значит, все в укрытии, стало быть, набегающих беляков можно угостить еще одной гранатой, а чем их угощать дальше — неясно, патроны в АК закончились. И он бросил еще одну гранату, и кто не успел упасть до взрыва — я не виноват, а сам опять нырнул за угол, перебросил «калаш» за спину и вытащил пистолет. Цель — добежать от гаража до административного корпуса. Программа-минимум. Вперед!
На Верещагина он налетел почти сразу же. Не сразу, правда, узнал: просто взял на прицел крымца, тоже перебрасывающего автомат на спину — ха, патроны кончились! — и тут крымец посмотрел ему в глаза…
Он выстрелил. Подавив в себе изумление, потрясение, вину, оставив один гнев, он выстрелил. Выпустил пулю, как в зеркало, в изумленное, потрясенное, виноватое лицо. В свое преданное доверие.
Но слишком много времени — десятую долю секунды! — Глеб затратил на то, чтобы стереть из памяти лицо противника, забыть, что он человек.
За это время беляк слитным движением, виденным ранее только в кино про ковбоев, выдернул из кобуры шпалер, и бабахнул, не целясь, навскидку…
Пуля толкнула Асмоловского — словно кувалдой загатили по плечу, он упал на одно колено и все-таки выстрелил… Хотел выстрелить еще, но рука не слушалась. Странно, но боль казалась вполне терпимой, он выносил ее без стона или крика, но тем не менее она висела на плече жерновом и гнула к земле все ниже, и ниже, а этот говнюк, не размениваясь на второй выстрел, пнул ногой и выбил «макар», заодно опрокинув противника наземь, перешагнул через него и исчез в застлавшей глаза черноте…
Верещагин очень хотел бы, чтоб здесь, в гараже, куда их загнали в конце-концов красные, оказался Лучников. Чтобы великий теоретик Общей Судьбы послушал, как кричит раненый в живот человек, как воняет пороховая гарь и как выглядят разбрызганные по стенке мозги.
Изначально не было шансов. Потому что советские десантники приняли единственно верное решение в этой ситуации: отвлечение пулеметного огня на атакующих под прикрытием БМД, обход, удар в спину.
Это разом сводило на «нет» все преимущества крымских егерей в позиции и вооружении.
Взрыв на вышке, Шамиль с заряжающим, скорее всего, убиты.
Отчаянная схватка закончилась тем, что их отбросили с позиций. Все три «Бовы» разнесли гранатами. Егеря отступили вверх по склону. И здесь их встретили… наверняка автором идеи был Глеб, все здесь рассмотревший… У него уже не спросишь. Хотя замысел в общих чертах удался. Будь у них здесь минометы… Тогда можно было бы оставить тыл не на Шэма с заряжающим, а хотя бы на отделение. Можно было бы отразить нападение пулеметным огнем. Ах, как растравляет душу сослагательное наклонение…