Ваше Сиятельство
Шрифт:
— Так до третьей крови или до счета семь? — полюбопытствовал я.
По нашим правилам «до счета семь» значилось, что если один из поединщиков лежит на земле и не может сам встать, то группа поддержки ведет хором счет до семи. После чего победителем считается тот, что остался на ногах.
Приятели графа Сухрова разом притихли, никто не ожидал такого поворота. Признаться, я сам не ожидал. Память прежнего графа Елецкого подсказывала мне, что Еграм гораздо более осторожный и расчетливый в бою, а здесь вон как получилось: очень неожиданно, красиво,
Он двинулся на меня, сильно прихрамывая, размазывая кровь по лицу.
— Что, Еграшка, сопельки потекли? — усмехнулся я.
Не в моих правилах куражиться над неудачей противника, но сейчас это полезно. Он наверняка разозлиться еще больше и потеряет остатки осторожности. Тем более «Еграшкой» его еще никто не называл. Как же будет обидно «великому» Сухрову, если такое прозвище прилипнет!
Мой расчет оказался верен: он заревел и бросился на меня, взмахивая руками, превратившись в обезумевшую мельницу. Вот здесь и я пропустил удар. Очень неприятный, косо в скулу. Как только зубы не остались на месте. Теряя равновесие, я упал. Откатился, уходя от удара ноги. Поклонники Сухрова взорвались радостными воплями. Воздух разрезал вскрик Айлин.
Сухров было поспешил навалиться сверху на меня. Это точно стало бы самым скверным, что можно представить в нашем поединке. Однако я увернулся, вскочил на ноги, быстро приходя в себя после удара и повторно активируя «Усы Тигра». И снова я провел удар ногой по его левой, уже травмированной — он на нее заметно хромал. В этот раз удар вышел четкий и сильный — выше колена, в болевую точку, рождая волну неприятных ощущений, повреждая связки.
Теперь Еграм взревел не от злости, а от боли. Он схватился за ногу, злобно сверкая глазами. Капли крови стекали с его подбородка на землю.
Краем глаза я заметил: над пустырем зависла вимана с красной и синей полосой — полиция. Скорее всего, летающая машина сейчас приземлится, и у нас возникнут неприятности. Но останавливаться в поединке нельзя, потому что Сухров точно не остановится. Здесь или я его, или он меня. Воспользовавшись заминкой, я провел еще удар, снова в ногу, теперь во вторую, на которую он опирался. И кулаком тут же резко в голову — снизу вверх в подбородок. Не знаю, как там с его зубами — Еграм упал.
За спиной я услышал радостный возглас Ковалевской.
— Саша! Ну ты даешь! — восхитился Рамил Адашев. — Кому-то надо удирать — полиция, — заметил он.
Полицейская вимана садилась на южную часть пустыря, заросшую высокими сорняками. Удирать стоило. Но не всем. Уж я-то знал, что дальше последует: всех (или многих) простолюдинов заберут в виману и отвезут в участок, для разбирательства, составления протокола. Могут продержать в «отстойнике» до вечера и более. А тех, у кого есть дворянские жетоны, конечно, не тронут, но перешлют наши имена-фамилии в канцелярию Императорского Надзора Чести и Права. Если здесь не случилось особо неприятных событий: в драке никого не убили и не покалечили, то нашим семьям просто разошлют замечания и напомнят о некоторых статьях дворянского кодекса. А у нас особых неприятностей не стряслось. Если у Сухрова повредились коленные связки и вылетела пара зубов, то разве это неприятность?
Еграм, рыча волком, стал на четвереньки, пытался подняться на ноги. Именно сейчас, когда он уже не лежал, по нашим правилам я мог нанести еще удар. И даже Ковалевская меня подначала:
— Чего медлишь, Саша? Подумай, что он сделал бы с тобой!
Большая часть поклонников Сухрова потянулась к дыре в заборе: кому-то продолжение стало неинтересно, кому-то не хотелось общаться с полицией. В то время вимана села, выставив массивные опоры. С громким жужжанием открылся люк. Шустренький урядник в блестящей кожаной форме, спрыгнул на землю и заорал в рупор:
— Не расходиться! Всем стоять на местах!
После его слов народ начал шустрее лезть в дыру в заборе. Кто-то для удобства выломал еще пару досок. Урядник заорал громче и для острастки выстрелил в воздух из порохового пистолета. Другие полицейские чего-то медлили с выходом из летающей машины.
Все еще с напряжением наблюдая за Сухровым, злобно зыркавшим на меня, я ощутил нежные руки Айлин, она прижалась ко мне сзади. Спиной почувствовал ее мокрое от слез лицо и частое дыхание.
— Айлин, пожалуйста, уходи скорее! — поторопил ее я, повернувшись. — Бегом к школе. Я скоро туда приду! Просто жди там!
Край как не хотелось, чтобы ее забрали в Елисеевский участок. Это место очень суровое, там за железными решетками держат всякий сброд. Госпоже Синицыной точно туда не надо.
— Я никуда без тебя не пойду! — произнесла она с непреклонной уверенностью.
На что Ковалевская, наблюдавшая, как Лужин и Адамов, пытаются отвести Сухрова в сторону, звонко рассмеялась:
— Глупая, ты хочешь, чтоб Саша потом бегал тебя вытаскивать из отстойника? Беги, девочка, беги отсюда пока можешь!
— Руки! Адам, ну-ка пусти! — Сухров окончательно пришел в себя. Оттолкнул Адамова и, трагически хромая, направился ко мне.
— Елочка, еще поединок не окончен, — прорычал он, пошатываясь и пытаясь усмехнуться. — Полиция, видишь ли, помешала, иначе я бы тебя с грязью смешал! Как ты хотел, схлестнемся через…
— Если угодно, через два дня, — подсказал я ему. — Будет очень интересно снова посмотреть, как ты, Еграшка, ползаешь на четвереньках.
Раздался смех Рамила Адашева. Я его не видел — он стоял позади меня, но слышал, как Рамил живо обсуждал с произошедшее с княгиней.
— Двадцать второе на твое счастье воскресенье, — вытирая кровь с губ, высчитал граф Сухров. — Так что через три — двадцать третьего. И ни днем позже!
К нам уже подошло трое полицейских: корнет с двумя крошечными молниями на синем погоне и два приказных с тяжелыми, многозарядными пистолетами.
— Что у вас происходило, господа нехорошие? — негромко, но едко полюбопытствовал корнет. Глядя на меня, он не без оснований полагал, что именно я — главная причина разбитой физиономии Сухрова.