Вашингтонская история
Шрифт:
— Увести, — с неприязнью сказал инспектор.
Фейс увели, и ей показалось, что она видела маленького человечка во сне.
Ее вели через многие входы и выходы, по длинным коридорам и коротким переходам, через маленькие комнаты для ожидания и большие приемные. И всюду — ни души. Лишь время от времени, проходя мимо каких-то странных загонов, Фейс замечала небольшие группы людей, — то были мужчины, женщины или дети, сидевшие в ожидании на длинных деревянных скамьях. На некоторых женщинах были старомодные шали, какие носили наши прабабушки.
Повсюду стояла охрана в форме. Порой до Фейс доносился своеобразный запах, какой исходит от большого скопления людей, и запах дезинфицирующих средств. Ее тоже поместят в такой загон, подумала она, но без всякого страха. Страх исчез — так после сильного удара сначала притупляется чувствительность и только потом возникает боль.
А кроме того, Фейс убеждала себя, что все это ей снится.
Ее посадили в камеру, стены которой были выложены белым кафелем. Сначала она решила, что произошла ошибка и ее заперли в ванной. Но в камере стояла железная койка, аккуратно застланная одеялом, а в стене было маленькое зарешеченное оконце. Фейс дотронулась до кафеля — он был сырой и холодный.
Шел дождь — он то усиливался и хлестал, как из ведра, то моросил, как сквозь сито, — не дождь, а скорее туман. За окном виднелись неприглядные крыши ближних строений, а дальше Фейс с трудом различала высокую решетчатую ограду, перевитую колючей проволокой. Издали доносился гул морского прибоя. Слышно было, как гудят и перекликаются пароходы в гавани, уныло позвякивает бакен.
И все-таки Фейс не плакала. Она присела на край койки и уронила голову на руки. Нет, это ей не снится. Все происходит наяву. Интересно, сколько потребуется Дейну времени, чтобы разыскать ее. Сколько… сколько… сколько?
Этот вопрос повторялся в ее мозгу без конца.
Так прошел день. Фейс принесли ужин, но она не притронулась к еде. Настала ночь — Фейс то засыпала, то просыпалась. Во сне ее преследовал звон колокольчиков, привязанных к бакенам, и гудки пароходов. Забрезжил рассвет, с трудом пробиваясь сквозь густой туман.
Фейс села на койке, вспоминая другой рассвет, когда тьма вдруг сменилась ярким солнечным сиянием. Она закрыла глаза и представила себе, как голова ее лежит на плече у Дейна, почувствовала его руку на своем обнаженном бедре.
В городе сейчас молочники развозят молоко, официанты идут на работу, газетчики раскладывают утренние выпуски. Скоро на улицах появятся дети, тщательно вымытые и аккуратно причесанные дети. В Вашингтоне трамваи выходят из парков, а вскоре толпы правительственных служащих заполнят канцелярии и управления. Где-то клерки, изнывая от жары, небрежно снимут с полки папку с ее фамилией. Все, что с ней произошло (ей это так хорошо известно!), было задумано в Вашингтоне, и все, что случится с ней в дальнейшем, тоже будет зависеть от Вашингтона. Бежать? Об этом нечего и думать. Нет такого города, такой деревни, такой хибарки, куда не могли бы добраться бюрократы. Для них вся страна — лишь своего рода пригород всемогущего центра, а Нью-Йорк — только так, название на карте. Ей казалось, что за решеткой окна течет река Потомак, река Потомак вместе с вливающимися в нее сточными водами…
Фейс причесалась и подкрасила губы. Никогда еще она не была такой бледной, никогда у нее не было такого опустошенного взгляда.
Принесли завтрак, и она заставила себя проглотить немного кофе с кусочком хлеба. Когда надзиратель пришел за тарелками, она спросила:
— Обо мне никто не справлялся?
— А я почем знаю, — проворчал он.
Фейс снова охватило тупое безразличие, и она тяжело опустилась на койку.
Весь день сквозь узкое оконце сочился серый свет. К вечеру в облаках стали обозначаться разрывы, и в камеру порой заглядывало солнце. Но Фейс даже не шелохнулась. Она сидела точно в трансе — только разум ее жил деятельной жизнью.
В коридоре послышались шаги, и Фейс вздрогнула, «Кто это еще?» — подумала она.
Хотя она все время ждала Чэндлера, ей и в голову не пришло, что это он, когда надзиратель распахнул дверь. Не ожидала она и увидеть его таким. У него было лицо человека, прошедшего через пытку.
— Дейн! — крикнула она и бросилась к нему.
Слезы брызнули у нее из глаз, и она отступила на шаг, чтобы посмотреть на него.
— Боже мой! — воскликнула она, и оцепенение ее как рукой сняло.
Надзиратель вышел, закрыл дверь и встал около нее снаружи.
Дейн вытер Фейс глаза платком.
— А я думала, что ты никогда не придешь! — сказала она. — Боялась, что ты не сумеешь меня найти.
— Не сумею тебя найти? — переспросил он. И рассмеялся с горькой иронией. Он обнял ее за талию и вместе с ней начал расхаживать взад и вперед по камере. Потом вдруг заговорил резким, срывающимся голосом:
— Я пришел в ресторан, вижу: тебя нет. Подождал полчаса — какое полчаса! Полвека! Потом позвонил в отель и выяснил, что тебя там тоже нет, и ты не оставила записки и не выбыла из гостиницы.
Я обшарил весь Нью-Йорк. Сначала обошел больницы, потом кинулся в полицию. Все напрасно. Значит, оставалось одно: предположить, что тебя задержали. Но никаких официальных действий предпринять я не мог, пока не знал, где ты находишься. Мне и в голову не могло прийти, что у них хватит наглости тайком увезти тебя сюда и держать под стражей!..
Фейс крепче прижалась к нему.
— Как же ты нашел меня? — шепотом спросила она.
Дейн молча посмотрел на нее. Но прежде чем он успел раскрыть рот, она сказала:
— Вашингтон… через Вашингтон, конечно! — И губы ее исказила кривая усмешка.
— Да, если бы я ждал официального сообщения… Тебя нашел сенатор Кахилл. Он поднял шум. И им пришлось сказать, где ты находишься. Ты бы слышала, как шипела трубка, когда он сообщил мне об этом по телефону из Вашингтона.
И желая немножко развеселить ее, Дейн выпятил нижнюю губу и замотал головой, подражая сенатору:
— Нет, Чэндлер, честное слово, хватит, мы должны положить этому конец! Пора прекратить безобразие. Задерживают прелестную женщину прямо на улице, среди бела дня, и тащат черт знает куда! Нет, ей-богу, Чэндлер, я доведу это до сведения американского сената!