Вашингтонская история
Шрифт:
— Я ждала вас целый день, — совсем некстати проговорила она.
— Ну и что же?
Он нисколько не облегчал ей дело. Вид у него был хмурый и словно рассерженный. Сунув в рот трубку, он рассеянно посасывал ее, со свистом втягивая воздух. Фейс обиделась и хотела было уйти. Но вспомнив о том, что ожидает ее послезавтра в одиннадцать часов утра, она остановилась.
Наконец ей удалось произнести первые слова.
— Я получила вызов… — Фейс не смогла закончить, не смогла добавить никаких подробностей, потому что похолодела, увидев его лицо.
Он смотрел на нее, как на чужого, незнакомого
— Я знаю, — сказал он, наконец, усталым голосом. — Мне звонил заведующий отделом личного состава. Там на это смотрят серьезно.
— Я хотела просить вас похлопотать… — начала Фейс, запинаясь на каждом слове, но твердо решив договорить все до конца, — или попросить, чтобы похлопотал Департамент… насчет отмены допроса. Я уверена, что здесь какое-то недоразумение… вряд ли мной может заинтересоваться комиссия.
— Дорогая Фейс, — сказал он почти прежним дружелюбным тоном, — вам это лучше знать, чем мне. И вы отлично понимаете, что я ничем не могу помочь…
Фейс остолбенела.
— Вы хотите сказать, что не станете даже пытаться?..
Он отвел глаза в сторону, и плечи его поникли. Казалось, его одолевала такая усталость, что он с трудом выговаривал слова.
— Все мои попытки ни к чему не привели бы. Департамент не в силах повлиять на Комиссию по расследованию. Больше того, Департамент встревожен тем, что одну из его служащих вызывают туда. Сейчас решается вопрос об ассигнованиях на бюджет Департамента, и этот случай может неблагоприятно сказаться на результатах. Вы же знаете, какое сейчас время. Департамент считает, что самое главное — сохранить свою репутацию, ибо в связи с вашим вызовом он может подвергнуться нападкам со стороны конгресса.
Медленно закипавшая в ней ярость вдруг затопила ее сплошным потоком.
— Значит, Департаменту все равно, виновата я или нет, значит, Департамент заботится только, чтоб не было пятнышка на его репутации?! Ради своего бюджета, своих долларов, своих насиженных мест?!
Удар попал в цель. Мистер Каннингем обернулся к ней с молящим выражением в глазах.
— Поймите, Фейс, я же говорю не о себе, а о том, как на это смотрит Департамент. Ведь не я делаю погоду в Департаменте. И очень жалею об этом. Тогда все было бы иначе. Но я только выполняю приказы. Я тут бессилен…
— Такие слова, — с горечью заметила Фейс, — уже говорились не раз в других местах, но в этих стенах они звучат точно так же!
— И еще вот что: не забудьте, пожалуйста, написать рапорт об уходе на заседание комиссии и отметить, сколько времени оно длилось. Это на случай, если Департамент захочет выяснить… — Он говорил почти шепотом, Фейс с трудом слышала его. — Этот телефон подключен.
— Понимаю. Значит, и вам не доверяют?!
Он кивнул головой и крепко потер затылок.
—
Фейс смотрела на мистера Каннингема и чувствовала, что ее душит упрямая злость.
— Ни за что!
Она выбежала из кабинета.
— Фейс, Фейс, поверьте, мне очень жаль! — крикнул он ей вслед.
Фейс задержалась только, чтобы бросить в ответ: «Салюд!»
Хлопнув дверью, она остановилась, не в силах унять дрожи. Слава богу, пронеслось у нее в голове, других девушек сегодня нет! Она не смогла бы поднять глаз, если бы они все это слышали.
Не колеблясь ни секунды, она подошла к своему столу и схватила телефонную трубку.
— Белый дом, пожалуйста, — взволнованно сказала она.
В трубке защелкали атмосферные разряды — очевидно, где-то далеко сверкнула молния.
4
Дождь перестал, и блестящий асфальт Коннектикут-авеню задымился. В широкой его поверхности попеременно отражались огни светофоров — красные, янтарно-желтые, зеленые — точно над недвижным морем всходили попеременно сюрреалистические луны. И как только новая луна вставала над миром, в ночь врывались неверные, опаловые блики автомобилей, мчавшихся вне времени и пространства и оставлявших позади себя только вот этот свет. А через математически-точный промежуток времени появлялся освещенный полупустой трамвай и следовал по своему намеченному пути к некоей точке, исчезавшей в перспективе.
Улица гудела — шуршали, точно огромные стрекозы, автомобили, оглушительно звенел трамвай, — но Фейс не слышала всего этого. Ей следовало смотреть в оба, а она лишь подсознательно чувствовала, что идет по улице, и даже внезапный, резкий гудок такси не вызвал у нее ощущения опасности: в эту минуту угроза увечья казалась ей сущим пустяком.
Опасность миновала, и Фейс перешла на другую сторону улицы. Она решила идти домой, а домой она всегда ходила этим путем, заглядывая в витрины модных магазинов. Словно повинуясь рефлексу, — так движется по знакомому лабиринту животное, — ноги несли ее по привычному пути. Она шла безвольно — ей казалось, что все это происходит с ней во сне, затянувшемся до бесконечности. Она смотрела на все бесстрастно, как смотрят иногда фильм на незнакомом языке и без титров. Чтобы убедиться, что она не спит, Фейс остановилась под фонарем и открыла черную лакированную сумочку с длинным ремешком, висевшую у нее на плече. Да, вот она, розовая бумажка — так и лежит там. Фейс недоуменно уставилась на нее: она почему-то была уверена, что повестки там не окажется.
Острая боль резанула ее по сердцу: это от голода, решила Фейс. Но тут же спохватилась: неверный диагноз для нее сейчас слишком большая роскошь! И эта боль, которую она почувствовала, вовсе не от голода, а от страха. Она боялась показать розовую бумажку Тэчеру. Что он скажет? Она содрогнулась. В ее жизни появилось нечто новое: страх перед Тэчером. Хотя их совместная жизнь складывалась из сплошных конфликтов — явных и скрытых, Фейс никогда не думала, что станет бояться мужа. Что же с ней: она просто сама на себя не похожа. Ну, чего ей бояться?