Василиса Премудрая. Нежная жуть в Кощеевом царстве
Шрифт:
Зато, как выяснилось, это заботило меня. Ну не было во мне силы пройти мимо человека…ммм, нечеловека, кажущегося таким голодным.
Крепче сжав пирожок, безрассудно соскребя остатки смелости со стенок своего трусливого нутра и загнав подальше панические мысли, я направилась к Кощею.
Мне бы хотелось, чтобы шаг мой был уверенным, но глупый страх не давал этому сбыться и приближение моё, почти сразу замеченное Бессмертным, без всякого стеснения можно было назвать — неловким подкрадыванием.
Кощей молчал. И я молчала.
Щедрость мою он встретил с подозрением. Выразительно приподнятая бровь чуть не сгубила моё самообладание, но я выдержала это испытание с достоинством:
— Вам кушать надо.
— Полагаешь?
— Ну… — я кашлянула, — говорят, от длительного недоедания можно умереть.
— И?
— Если по вам судить, то вы очень давно голодаете.
— И ты решила меня подкормить? Как бродячую собаку? — в голосе его, в лице, в едва заметной, почти призрачной улыбке не было ничего издевательского, но я все равно вспыхнула. И без того дурой себя чувствовала, а после вопроса этого и вовсе в глупости своей уверилась. Решила заботу о нечисти проявить…тьфу.
Сижу тут с протянутой рукой, страх свой перебарываю, а он?
Издевается он.
Будто легко мне было добровольно к самому Бессмертному приблизиться.
— Знаете что! — руку отнять я не успела. Длинные, тонкие пальцы перехватили мою кисть, придерживая. Я чувствовала прохладу его кожи, он — испуганное биение моей жизни, запертой в жилах.
— Не злись. — попросил Кощей, отнимая гостинец. — Спасибо.
— А…га.
Ели мы в полной тишине. Он был тих и задумчиво пережевывал пирожок, я не чувствовала вкуса.
— У вас домовые в нечеловеческих условиях трудятся. — заметила нервно, когда с пирожком было покончено и сидеть вот так дальше уже не имело смысла. А встать и просто уйти не получалось.
На меня посмотрели странно, с недоумением, удивлением и одновременно насмешкой. Будто вопрос был глупым и Кощей совсем не ожидал его услышать, но был почти уверен, что я в любом случае скажу что-нибудь… не особо умное. И я не обманула его ожиданий.
— Разумеется, они же нечисть. — ответил Кощей, и я не нашла, что ему возразить.
Смогла только сделать вид, что ничуть и не смутилась вовсе. Полагаю, вышло не очень.
Еще с минуту мы сидели в напряженной тишине. Я судорожно пыталась придумать предлог для того, чтобы уйти — неправильным казалось сделать это молча.
Кощей молчал.
— И часто вы сюда приходите? — спросила я, не имея сил и дальше сидеть в тишине.
— Когда забываю что жив. — просто ответил он.
— О…
Живым. Снисходительное хмыканье удалось подавить с трудом. Знала я один хороший способ, позволяющий себя живым почувствовать. На мне его не раз дядька Емельян испробовал. Помнится, во времена моего ленивого детства, когда порой нежелание идти на тренировку делалось особенно сильным, я с несчастным видом заявляла, что умираю, что недолго мне осталось, и что эти остатки отпущенного мне времени я хочу провести в уединении. На понимание я особо не надеялась, просто очень хотелось поныть.
Дядька такие мои порывы давил быстро и просто. Щипал больно за обидное место, наслаждался моим визгом, а потом говорил:
«Больно? Чувствуешь? Силы на визг есть? Значит жить будешь. Значит марш на полигон!»
Я бы не постеснялась провернуть этот трюк с вечно находящейся при смерти от ужаса Бежаной, или даже с простым в общении Горынычем. Но не с Кощеем. Потому что он царь. Потому что он самый страшный злодей. Потому что едва ли он начал бы визжать или ругаться. Потому что щипать его было банально не за что, ну не за кости же, в самом деле.
Кашлянув, я ухватилась за последний интересующий меня на данный момент вопрос, как за спасительную соломинку, решив для себя, что если и на этот раз все закончится неловким молчанием, то просто встану, извинюсь и уйду.
— А Лихо… — я хотела узнать, что с ней стало, и совсем не ожидала услышать уверенное:
— Вой ее отыщет.
— Что? — опешила я.
— Что? — не понял Кощей.
— Лихо прячется? — я не верила, что спрашиваю это. — От вас?
Он кивнул.
— И вы не можете ее найти?
— Я мог бы, — пожал плечами Бессмертный, — но Вой чувствует перед тобой свою вину, за волков и хочет хотя бы так заработать прощение.
— То есть, вы рискуете моей жизнью, чтобы вашему сотнику было спокойно? А что вы для тысячника сделали бы, интереснно?
— У меня нет тысячника. — признался самый страшный и, как показывает жизнь, самый ненормальный государь, на земле русской.
Мне сложно было представить, чтобы все наши царства боялись Бессмертного из-за верной ему армии волков-оборотней, насчитывавшей всего сотню воинов, но все боялись. И несмотря на плодородность земель Тринадцатого государства, никто не спешил идти на Темного царя войной. Даже самый сильный, да поверх того еще и самый вспыльчивый, и скорый на расправу Медный царь батюшка — наша надежда, наша опора, наш свет в оконце, не рисковал навлечь на себя гнев Кощея.
А значить это могло лишь одно: помимо оборотней есть у него еще какое-то воинство…
— Неужто правду говорят про армию скелетов? — ахнула я.
— Боишься? — усмехнулся он, не спеша меня переубеждать.
— Если надо, буду бояться. — серьезно ответила ему. За время, проведенное среди нечисти я уразумела главное: бояться надо не страшных, бояться надо злых. А на злого, вот с этой его полуулыбкой-полуусмешной, Кощей как-то не походил.
И не обиделась даже, когда он посмеиваясь надо мной, покачал головой: