Василий Блюхер. Книга 1
Шрифт:
Через неделю после приезда Томин подобрал десять казаков, согласившихся с ним, что надо-де самим, без офицеров, добывать волю. По его настоятельной просьбе Груня сшила ему из красной материи длинную рубаху с широкими рукавами, и он теперь не расставался с ней.
— Полк сформирую и назову его именем Степана Разина. Память об этом казаке никогда не должна погаснуть, — сказал он Савве и сестре.
Через неделю отряд Томина вырос до сорока человек.
— Теперь можно и зачинать, — сказал он. — Завтра на зорьке двинемся
Утром отряд покинул Кочердык. Савва неуклюже вертелся в седле. Перед отъездом Груня с усмешкой заметила:
— Сидел бы дома, работу тебе найду.
— Отвоююсь, Грунечка, поговорим, а поговорить с тобой есть об чем.
За Введенкой Томин повстречал десять казаков.
— Откель едете? — опросил он, расстегивая зимнюю куртку наподобие венгерки, бока которой были оторочены черной смушкой, — ему хотелось щегольнуть красной рубахой.
— Из Верхне-Уральска, — ответил казак с перебитым носом.
— Дутовцы? — напрямик спросил Томин.
— Были, да вышли.
— Атаман в Оренбурге?
— Бежал, а куда — неведомо. Красные понаперли в город.
— Далеко путь держите?
— А кто ты есть? — задорно спросил встречный казак.
— Николай Дмитриевич Томин из Усть-Уйской станицы. Формирую красный казачий полк.
— Войска у тебя жидковато: вошь на аркане, блоха на цепи, — усмехнулся казак. — К масленой эскадрон сколотишь?
Казак задел Томина, и он сам это почувствовал, а ответить надо, да так ответить, чтобы и казака не посрамить в глазах его товарищей, и на свою сторону всех склонить.
— Такого, как ты, я в полк не возьму, — беззлобно сказал он. — Трепальщиков теперь сколько хошь, ими хучь пруд пруди, а сознательных казаков у меня пока только сорок человек. С ними всю Расею объеду, ни одного бедняка, ни одного иногороднего не обидим.
— Меня возьмешь? — спросил другой казак, с русым чубом и серьгой в левом ухе.
— Расскажи, кто ты есть, казаки мои послухают. Признают тебя — зачислю.
Русочубый с серьгой приподнялся на стременах и во весь голос прогорланил:
— Я из Кочкаровской станицы Назар Филькин. На фронте воевал только два года. По мобилизации попал к Дутову, а он себя показал как старорежимный полковник, пропади он пропадом. Принимаете, казаки?
— Подходит? — спросил Томин у своего отряда.
— По всем статьям подходит, — вмешался Коробейников, — но только пусть даст слово, чтоб в станицах не насильничал и к жалмеркам не лазил. Наш отряд должен себе уважение завоевать.
Слова Саввы понравились всем, и особенно Томину.
— Это беспременно, — согласился Филькин. — На казачьей земле довольно стыдно такое делать.
— Не только на казачьей, а повсюду, — настоял Коробейников.
— Согласен!
Филькина приняли в отряд.
Один за другим казаки повторяли примерно то же, что и Филькин.
В пути кони устали. Томин сделал привал в ближайшей станице. И здесь подвезло — в отряд записались свыше сорока казаков. Ночью, сидя в курене, Томин слушал рассказ Филькина.
— У красных немецкий енерал воюет. Казаки гуторили, что голова у него с казан, а в голове государственная дума. Какого хочешь нашего енерала обставит. Под Оренбург подкрался неслышно ночью и ка-а-ак звезданул, так сам наказной атаман в штаны наклал. Отрежь ухо с серьгой, если вру.
— Как звать его? — спросил Томин.
— Точно не знаю, но, гуторят, Блюхер.
Коробейников, сидевший тихо в углу, подскочил как ужаленный и спросил:
— Ты его в глаза видел?
— Дурак! — раскатисто рассмеялся Назар. — Он что же, позовет меня и спросит: «Ты почему, Филькин, против меня воюешь?»
— Почему же ты решил, что он немецкий генерал?
— Блюхер-то кто: аль жид, аль немец. Жидовских енералов нет, — значит, немец.
— Николай Дмитриевич, — обратился Савва к Томину, — ежели Филькин точно дознался, что фамилия ему Блюхер, то это мой земляк.
Казаки заржали, как молодые жеребята.
— Ой, братцы, дайте скорее выйти до ветру, — завопил Филькин. — Видели такое представление? Земляк немецкого енерала!
Коробейников хотя и был разволнован тем, что услышал знакомую фамилию, но спокойно ответил:
— Бог даст, свидимся. Если он — выкусишь у меня, — беззлобно пригрозил он Филькину и тут же подумал: «Спорол я глупость. Василий только унтер, ему теперь топора в руки не взять, — и вспомнил его покореженную спину, — не то что воевать. И дернул меня черт вмешаться».
— Ладно! — примирил спорщиков Томин. — Блюхер сам по себе, а мы сами по себе. Повоюем, — может, встретимся, тогда узнаем, чья правда.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Сформировав санитарный отряд, Янис доложил об этом Блюхеру.
— Может, останешься командиром этого отряда? — предложил главком.
У моряка задрожали губы.
— У тебя лихоманка, что ли?
— Я здоров, товарищ главком, но прошу вас, не гоните от себя. Я не тот, кем был под Троицком. А без вас могу опять надурить.
В разговор вмешался Кошкин:
— Товарищ главком, работы у меня много, одному не справиться, а с Балодисом…
— Ладно! Оставайтесь вдвоем!
Вечером Янис доверительно сказал Кошкину:
— Я тут одну дамочку встретил, обещал зайти. Сбегаю сейчас на часок.
Кошкин махнул рукой: дескать, понимаю, иди.
Янис шел по улицам, угадывая дорогу к особняку Надежды Илларионовны. То ему казалось, что он давно миновал ее двор, и возвращался обратно, то останавливался у незнакомых домов и гадал — не здесь ли она живет. После долгих поисков он наконец нашел особняк и позвонил.