Василий Теркин
Шрифт:
— Вы все еще здесь?
Оклик Первача заставил обоих встрепенуться.
Таксатор стоял у входа в беседку, улыбался и поправлял цветной галстук. Его светлый пиджак, скроенный очень узко, выставлял его талию. Соломенная шляпа была надета немного набекрень.
— Да, мы здесь, — отозвался суховато Теркин и взглядом спросил его: что ему нужно?
— А меня Иван Захарыч и Павла Захаровна послали отыскать вас и просить чай кушать. Александра Ивановна, — обратился он к Сане с усмешкой, которая не понравилась Теркину, — вам
— Мне ничего! Мне отлично! Здесь даже душно немного!
— Вы позволите присесть? — спросил Первач больше
Теркина, чем Саню, тоном человека, желающего и подслужиться, и соблюсти свое достоинство.
— Места много, садитесь.
Теркин вспомнил, что за обедом он подметил, как Саня вдруг покраснела и взглянула исподтишка на Первача, а он в ту минуту как бы нарочно смотрел в другую сторону, и подумал: "Между барышней и этим ловкачом, кажется, шуры-муры".
Теперь ему присутствие Первача, прервавшего их милый разговор, сделалось вдруг особенно противно.
— Василий Иваныч, вы как предполагаете: заночевать здесь? Комната вам приготовлена во флигеле, где стр.413 и я живу. И для добрейшего Антона Пантелеича найдется место.
— Это кто Антон Пантелеич? Ваш землемер? Он ведь землемер? — живо спросила Саня.
— Какой же он землемер? — брезгливо перебил Первач.
–
Просто нарядчик.
— Нет-с, — оттянул Теркин и бросил взгляд на Первача.
–
Антон Пантелеич — агроном с отличными познаниями.
По лесоводству — дока.
— Конечно, конечно, он много знает практически, — заметил Первач.
— Да и обучен достаточно. И вообще, личность очень своеобразная и достойная уважения.
— Он славный! — вскричала Саня. — Похож на батюшку… в штатском платье.
— Так как же, Василий Иваныч, прикажете распорядиться насчет вашего ночлега?
Взгляды Сани и Теркина встретились. Она чуть заметно смутилась и отвела голову, но так, чтобы ее лицо не видно было Первачу.
— Вам разве нужно опять в город? — выговорила она.
— Нет… особенно я не тороплюсь. Только зачем же стеснять ваших?
— Ничего!.. Ничего!.. Няня Федосеевна вам отлично постелет. Николай Никанорыч, скажите, пожалуйста, тете
Марфе Захаровне, что Василий Иваныч останется ночевать… Ведь да?
— Благодарю вас.
— А чай? — спросил Первач, видимо желая уйти вместе с ними.
— Мы сейчас… Здесь так славно!
— Идите, идите, Николай Никанорыч!
Первач взглянул на Саню с особого рода усмешечкой, встал и в дверях беседки сказал Теркину:
— Все будет исполнено… Вас ждут.
Пока его шаги хрустели по дорожке, оба молчали.
— Александра Ивановна! — окликнул Теркин вполголоса.
— Мы с вами хоть и без году неделю знакомы, а я вас о чем спрошу… Можете и не отвечать.
— О чем, о чем?
Саня вся зарделась и правой рукой стала теребить конец своей косы, перекинутой на плечо.
— Этого… таксатора вы как находите?
— Николая Никанорыча? стр.414
— Да, Николая Никанорыча.
— Он очень милый.
— Ну, вот и нехорошо. Вы это сказали так… для отвода.
— Красивый. С ним весело.
— И только?
Теркин поглядел на нее вбок.
— Я не знаю.
— Ну, простите. Я ведь не инквизитор какой. А только этот франтоватый и ученый брюнет кажется мне… есть такая поговорка русская, коренная, да при барышне не пристало.
— Скажите.
— Не пристало. Смысл такой, что пальца ему в рот не клади. Эта пословица годится и для барышень.
Иван Захарыч, кажется, вполне в него уверовал.
— Да, кажется.
— И тетенька, та — главная. Она ведь у вас, сдается мне, н/абольшая в доме. Как бишь ее зовут?
— Павла.
— Так и она его одобряет?
— Я думаю.
Сане становилось неловко от вопросов Теркина. Он это сейчас же заметил.
— Александра Ивановна, вы не подумайте, что я вас пытать хочу.
— Как пытать?
— Допрашивать, значит. Я по душе с вами… вы видите. Одно я вам скажу: вашего папеньку я не обижу и не воспользуюсь его нуждой. Прошу вас верить, что я не паук, развесивший паутину над всеми вашими угодьями.
Зачем он это говорил? Послушай его кто-нибудь из доверителей — членов компании — про него сказали бы, что он способен размякнуть около каждой юбки, удариться в чувствительность перед смазливой барышней, только бы она его сочла благороднейшей души мужчиной.
Пускай!.. Ему жаль эту девочку больше, чем ее отца. Его положением он не воспользуется с бездушием кулака, но и не имеет к нему ничего, кроме брезгливо- презрительного чувства за всю эту землевладельческую бестолочь и беспутство.
— Нас ждут к чаю, — напомнила Саня и встала.
Она все еще была смущена. Почему же она не защитила Николая Никанорыча? Ведь он ей нравится, стр.415 она близка с ним. Такие «вольности» позволяют только жениху. А сегодня он ей точно совсем чужой. Почему же такой хороший человек, как этот Василий Иваныч, и вдруг заговорил о нем в таком тоне? Неспроста же? Или догадывается, что между ними есть уже близость, и ревнует? Все мужчины ревнивы. Вот глупости! С какой стати будет он входить в ее сердечные дела?..
— Пожалуйте!..
Теркин предложил ей руку. Саня не ожидала этого, и настроение ее быстро изменилось. Ей так вдруг сделалось тепло и весело под боком этого рослого и красивого человека. Он, конечно, желает ей добра, и если бы они хоть чуточку были подольше знакомы, она бы все ему рассказала и стала бы обо всем советоваться.
Они проходили мимо куста сирени. На макушке только что зацвели две-три кисти. Сирень была белая.
— Ах, я и не видала нынче! Василий Иваныч, вы большой, — достаньте мне вон ту кисть, самую верхнюю.